Макс Фрай - Новая чайная книга

Клео проповедует где-то целыми днями, а возвратившись вечером, сразу уходит к себе. Наши встречи на кухне представляют собой серию доброжелательных диалогов. При этом Виталий неизменно все одобряет. «Соковыжималка у вас? Соки гоните? Вот это хорошо, между прочим». «А это что? Маца? Очень полезно, без дрожжей! Молодцы вы, евреи! Виталий и в самом деле мечта, а не жилец. Одобрив напоследок Стену Плача: «потрясающие энергии» и заодно весь Иерусалим: «охрененная аура у города», Клео съезжает. Я захожу проверить все ли в порядке. Комната идеально чиста. Виталий оставил здесь лишь пачку каких-то бумаг на полу, явно на выброс. Это материалы с его учебно-лечебных курсов. Я пролистываю отпечатанные на ксероксе брошюры. «Ладошки, стопы – катаем энергетический шарик. ТПХ на глазки. Размышления о планах, наблюдения за мочой, работа с дефектами кожи. Прогреваем лучиками и теплыми комочками». А вот пачка анкет. «Ваше имя: Сурик Аркадий Семенович. Возраст: 71 год. Перенесенные заболевания: урология, болезнь Вертиго, язва желудка. Цель занятия: почувствовать сосредоточенность. Цель занятия: установки на счастье. Цель занятия: почувствовать любовь».

Я опускаюсь на стул с пачкой анкет. Мне хочется подольше побыть в этой ничейной пустой комнате. Цель занятия: исполнение желаний. Как здорово было бы, если бы Чудновский сдавал пару комнат, но и сам бы никуда не уезжал. Жил бы себе преспокойно в этой спальне. Распускался бы здесь веером, как комнатная пальма. Рос бы себе – я бы его не трогала.

– Алле. Доброе утро. Я из компании «Клик». Меня зовут Маргарита, а вас как?

– Я тот, кто вечно хочет зла, но вечно совершает благо. Давайте сделаем благо. Кое-что полезное, Маргарита, что-то конструктивное. Я буду с вами вежлива, а вы при случае замолвите за меня словечко перед теми, кто вас послал. Передайте им, что я переговорила с сотней Василис, и дюжиной Робертов. Если я была в чем-то виновата, то давно уже все искупила. Я заслуживаю покоя».

Маргарита исчезает.

…Сколько я уже так сижу здесь? Минут сорок? Двигаться не хочется. В последнее время я стала замечать, что умею сидеть просто так, ничего не делая. Так когда-то сидел дедушка, когда был уже очень старым. Говорят, я похожа на него, так же как и он поедаю заварку, которая остается на дне чашки, а вот теперь еще и сидеть неподвижно научилась.

Опять звонок!

– Алло. Здравствуйте, это Фира.

– Вы из компании «Лайк», Фира? Или из «Клик»? Да, я вас слушаю. Я вся внимание. Расскажите что-нибудь. Про новые скидки, про сверхбыстрый интернет, или просто опишите комнату, в которой вы находитесь».

В телефоне скрежет, шум. Ее голос долетает откуда-то издалека.

– Да, да я по поводу комнаты. Я прочла объявление, что у вас сдается.

Господи, это же по объявлению! Мне повезло, она, кажется, ничего не разобрала из-за помех, иначе бросила бы трубку. Я диктую адрес, и Фира Кицис появляется этим же вечером.

На ней мужская футболка, которая последовательно и добросовестно подчеркивает широкие плечи, тяжелую грудь и, видимо решив, что о недостатках Фиры Кицис уже все сказано, завершается жизнерадостным «Yes!» на круглом животе. Ниже – ситцевая юбка в мелкий старушечий цветочек из-под которой торчат ноги, похожие на гипсовые балясины в старых домах отдыха. Под мышкой Фира держит кулек с лекалами и гигантской линейкой. (Она учится на инженера-строителя.)

– Может, у нее там, в сумке и счеты с деревянными костяшками? – спрашивает Майка.

– Оренбургский платок!

– Ламповый приемник!

– Фильдеперсовые чулки!

Она перевозит свои вещи спустя пару дней, (ничего такого особенного; с десяток картонных коробок и пакетов, пахнущих как и она сама: подсолнечным маслом и черным ситцем).

– Почему ты говоришь с ней громко, словно ей восемьдесят и она глухая? – спрашиваю я Майку.

– А ты слышала, как она произносит слово «айфон»?

В первую ночь после переезда Фиры я не могу заснуть. Слышу, как она проходит по коридору на кухню, вынимает что-то их холодильника. «Наверное это все неспроста, – думаю я, – иначе для чего она вообще придумана, безответная любовь? Возможно, люди, которые вселяются в комнату Чудновского – это знак. Возможно, мне разрешат любить Чудновского, только после того, как я научусь любить Виталия Клео или Фиру Кицис?» Это кабачки. Я слышу, как она пересыпает их в миску, и они колотят в пластик тугим овощным топотом. Затем она тихонько напевает.

Я так и не уснула. Кухня. Клеенка. Муравей, вяло копошащийся в сахарнице; изнемогающий от жажды одинокий путник в белоснежной пустыне.