Альберт Спьяццатов - Ребро жестокости

В три часа ночи его разбудил телефонный звонок. Янина тоже проснулась и, как ему показалось, не шевелясь внимательно прислушивалась. Он вышел из спальной, плотно затворил за собой дверь и спустился в кухню.

– Джек, старина, это гениально! – голос Джима возбуждённо дрожал, он буквально захлёбывался от восторга. – Вот что я вам скажу. Доклад следует передать не вашему директору, а Дугласу Периоли. Вы его не знаете? Окей, только между нами. Это человек избранного президента Хиллари Клинтон, который возглавит ЦРУ в течение ближайших десяти дней. Одно условие, Джек.

– Говорите, Джеймс. Какое?

– Заслуги пополам. Пятьдесят на пятьдесят. Надеюсь на ваше понимание, в этом нет ничего личного.

– Никаких проблем, старина. Абсолютно никаких проблем.

– Договорились, дружище. Ничего пока больше не предпринимайте. С Дугом я свяжусь сам. Расслабьтесь и ждите новостей, это будет нечто, я вам обещаю.

Гутьересы прибыли в Гвадалахару после обеда. Монастырь босоногих кармелиток имени святой Терезы нисколько не походил на привычные сооружения старинного зодчества времён вице-королевства Новой Испании. Это был большой комплекс белых зданий, возвышавшихся над более скромными особнячками тихого квартала на окраине, со всех сторон окружённый высокими бетонными стенами. Об их приезде были предупреждены. Мать-настоятельница, донья Ана лично встретила гостей с новоприбывшей послушницей. Она ободряюще улыбнулась Марьяхе и крепко её обняла. Затем она любезно пригласила Фелипе и Сару внутрь, чтобы показать им закрытую для внешнего мира территорию, на которой предстояло скоротать годы своей жизни их дочери. Здесь был разбит прекрасный сад с розами, фиалками и георгинами, сёстры, занятые уборкой участка, приветливо улыбались и махали Марьяхе. К её удивлению, при работе они пользовались современной техникой, например, сухие жёлтые листья с дорожек они сдували южнокорейскими аспираторами. Несмотря на бесформенные тёмно-коричневые рясы с тяжёлыми капюшонами, их движения были исполнены грациозной, беспечной лёгкости, а их лица светились неземной отрешённостью и счастливым неведением мирских забот. В глубине двора виднелась чудом сохранившаяся готическая церковь, историческое достояние города. Комплекс двухэтажных жилых строений напомнил Марьяхе студенческое общежитие. Их лаконичная архитектура образца восьмидесятых годов не подавляла постороннего наблюдателя излишней духовностью, ничем не выдавая свою принадлежность одному из самых строгих католических орденов. Комната, выделенная для Марьяхи, в которую Гутьересов сопроводила донья Ана, также больше походила на функциональный номер экономичной молодёжной гостиницы. Лишь крест на белоснежной стене над изголовьем и чётки на ночном столике напоминали Марьяхе о том, что она уже находилась в своей собственной монашеской келье. Прощание с родителями было немногословным, потому что слишком много уже было говорено на тему её выбора, и слишком много раз уже отец пытался разубедить свою дочь. Донья Сара со слезами на глазах просила Марьяху молиться о спасении души её брата Пепе. Он пропал без вести, и уже неделю местная полиция не могла найти его следов. За эти дни, разрывавшие материнское сердце, им несколько раз приходилось выезжать на опознание обезображенных и обугленных тел извлечённых из какой-нибудь очередной братской могилы в окрестностях Хуареса. Вечер Марьяха провела в молитвах, в которых само собой разумеется, не забывала упомянуть не только брата Пепе, но и своего кузена Пако, отбывшего в неизвестном направлении. На закате её молитвы прервал настойчивый стук в окно. Марьяха удивилась – её келья находилась на втором этаже. Она подошла к окну и отпрянула от испуга и неожиданности. На перилах балкона за оконным стеклом примостился крупный кондор. Марьяхе казалось, что своими маленькими, красноватыми глазками, полускрытыми под уродливыми наростами его серой морщинистой кожи старого падальщика, он заглядывает прямо ей в душу. Белая оторочка пушистого хохолка на загривке кондора хищно вздыбилась, он вытянул шею и воинственно расправил свои могучие крылья. Он ещё раз, словно бы прощаясь, стукнул своим мощным клювом в оконное стекло, заставив Марьяху вскрикнуть, и, резко отодрав заскорузлые, изъеденные мочевиной когти от алюминиевых перил балкона, взмыл в багровое небо над вечерней Гвадалахарой.