Кэтрин Данн - Любовь гика

– Они над нами. – Рыжая поднялась. Ее ноги заметно дрожали. – Черт! Я как пьяная! – Сверху, с нового потолка, сочилась вода. Или, может, что похуже. – Смотри, стенка сломалась!

В уголке, прямо над нами, лист фанеры провис, вывалившись из пазов.

– Давай, вставай мне на плечи и попробуй оторвать его.

Она подняла меня и поддержала двумя руками, пока я карабкалась к ней на колени, на бедра, на спину.

– Сейчас я встану, – предупредила она.

Я взобралась к ней на плечи, держась за стену, и оторвала отставший лист.

– Мама! Хрустальная Лил!

– Эй! – донеслось из темноты над нами.

– Оли, посторонись. Мы спустим вам маму. Она ранена. Что-то в груди.

Это была Элли, там наверху. Я слезла с рыжей, добавив ей еще несколько синяков. Она подхватила длинные бледные ноги, показавшиеся сквозь дыру в потолке. Любимая мамина юбка с желтыми цветами изорвалась в клочья, синие вены у нее на ногах будто светились в сумраке. Она тихо застонала.

– Мама!

Близнецы наверху отпустили ее руки. Рыжая, хоть и старалась, но не смогла удержать маму. Она упала на пол с тихим вскриком.

– Свет, – сказала мама.

Близняшки пролезли в пролом и спрыгнули к нам. Мокрые и вонючие. Волосы и одежда испачканы в густой синей жидкости для биотуалетов.

– Это мы виноваты, – проговорила Ифи со слезами в голосе.

– Она имеет в виду, это я виновата, – добавила Элли.

Близняшки присели на корточки рядом с мамой. Рыжая склонилась над ней и ласково убрала с ее лица мокрый локон белых волос. Лил была в сознании, но где-то не здесь.

Мы уложили ее под раковиной. Рыжая оторвала лоскут от маминой юбки с желтыми цветами и положила ей на лицо, закрыв рот и нос, чтобы Лил не дышала пылью.

От близняшек ужасно воняло.

– Вы ничего себе не сломали? – спросила рыжая. – Тогда сядьте там, в уголке. От вас так несет, у меня сейчас нос взорвется. На вас, что ли, пролился весь туалетный бак?

– Мой выход, – четко произнесла мама. – Сейчас мой выход.

– Что с ней? – спросила Ифи.

Мама сложила руки на животе, словно прилегла вздремнуть у себя в спальне.

– Не знаю. Наверное, бредит. – Рыжая сковырнула царапину у себя на локте. – Попробую выйти наружу и посмотреть, что там и как. Когда-то же оно должно прекратиться.

Ветер уже не мчался единым фронтом, а дул порывами, периодически затихая. Стало немного светлее. Близнецы тяжело опустились на пол у двери в первую кабинку. Лица застывшие, взгляды прикованы к маме.

– С днем рождения! – сказала я, улыбнувшись.

Их губы болезненно скривились.

– Вы здесь весь день просидели? Мама переживала.

Они легонько кивнули. Рыжая усмехнулась и принялась бить себя по ногам, стряхивая с джинсов пыль.

– У них месячные начались. В первый раз. Они подумали, что умирают.

Элли нахмурилась:

– Мы знаем, что это такое.

– Мы просто не думали, что оно будет у нас, – сказала Ифи. – Мы плохо себя чувствуем. И вообще, это страшно. Элли не хотела идти домой, я-то хотела, а она нет. Я ее уговаривала, уговаривала, а она ни в какую.

Элли раздраженно мотнула головой.

– Это надолго? На всю ночь? Или как?

Из-под тряпки с желтыми цветами донесся голос Лил:

– Я бы вам все рассказала подробнее, но не предполагала, что у вас начнутся месячные.

Мне вдруг стало страшно, кровь зазвенела в ушах.

– Мама, а у меня они будут?

Ифи облизнула грязные губы.

– Элли не вышла, даже когда нас нашли мама с Цыпой. Не дала мне отпереть дверь. Мама велела Цыпе открыть дверь и вытащить нас наружу, но он ее не послушался и не стал ничего делать. Потому что мы не хотели. Но это не мы не хотели, а только Элли. У нас затекли ноги. Столько времени просидеть на толчке.

– Замолчи! Замолчи! Замолчи!

– Элли, кончай истерить! – велела рыжая. Она погладила меня по голове. – Твоя мама послала меня за тобой, чтобы ты пролезла под дверью кабинки.

– Только попробовала бы залезть, – пробурчала Элли. – Я бы пнула тебя по башке.

– Слушай, девочка, что ты так напрягаешься? – Рыжая разозлилась всерьез. – Вещь естественная, у всех женщин бывает.

– Да? Это многое меняет. Будет о чем подумать.

Снаружи раздался гудок. Кто-то жал на клаксон. Гудок не прекращался, монотонный, настойчивый.

Мама открыла глаза:

– Милый Ал, он такой нетерпеливый.

– Он не знает, где вы. – Рыжая поднялась. На ее потемневшем от пыли лице выделялись лишь яркие белки глаз. Она потянулась к ручке горизонтально лежащей двери и распахнула ее наружу. С порожка посыпался песок. Ветер ворвался внутрь, швырнув колючую пыль нам в лицо.