Кэтрин Данн: Любовь гика

– Смотри! Знаешь, что она делает? Изучает кольца Сатурна, не кот чихнул! Можешь представить? Шесть лет назад она знала только кольца, которые надевают на вялые члены, чтобы те стояли!

Молодая женщина в белом лабораторном халате тянется к распечатке, вылезающей из принтера. Она поворачивается лицом к камере – ближе к свету, чтобы читать. Она улыбается, ее суровое, сосредоточенное лицо вдруг озаряется озорной радостью.

Мне хочется спросить, чего лишилась эта конкретная девушка? Свободный лабораторный халат скрывает грудь. Не видно, есть она или нет. В кадре появляются еще двое: тусклая некрасивая женщина и хромой парень лет двадцати. Девушка мисс Лик что-то говорит им. Они стоят и внимательно слушают.

– Она их поучает! Ты видишь? Эти болваны ходят за ней хвостом, внимают каждому слову!

Мисс Лик по-дружески тычет пальцем мне в ногу.

– Видишь? Ты видишь?

Поднос у меня на коленях кренится, падает на пол, проливая густую подливку, и мисс Лик уже стоит на коленях, вытирает с пола жирные пятна, поднимает рассыпавшиеся куски, изливается в извинениях.

– Господи, я такая неловкая! Ты не обожглась? Все в порядке? Сейчас разогрею тебе новый обед. Тридцать секунд – и готово. Нет, ты сиди. Я сама.

Мисс Лик такая смешная. Я сижу и смеюсь. Она – скачущая от радости морская корова, проказливый овцебык, сентиментальный носорог.

– Они мне как дети, – говорит она, шмыгая носом, хмурит лоб, ждет моего одобрения и понимания.

– А тебе… только не обижайся… тебе никогда не хотелось иметь детей? Речь не о муже, а только о детях. Нет? Ты права, я знаю. Да, права. Но человек так устроен, что ему хочется после себя что-то оставить. Человеку нравится думать, что он чего-то добился и не зря прожил жизнь.

Мисс Лик изнывает по моему одобрению. Она угрюмый, строптивый бизон со всем миром, а со мной – просто дитя. Она крупнее, чем был папа. Она может сломать меня двумя пальцами. Но рядом со мной она маленькая и ранимая. Она может быть резкой и грубой с другими, но не со мной. Да, мисс Лик по-матерински заботится о своих девочках, но ребячится только со мной. Потому что она мне нравится. Арти был прав. Моя к ней приязнь – как крепкий виски. Она пьет эту приязнь запоем и размякает, становится беззащитной.

Неужели мисс Лик никогда никому не нравилась, кроме меня? От этой мысли мне становится грустно. Она очень даже приятная и заслуживает любви. Она умеет наслаждаться жизнью. Она настолько честна и бесхитростна, что даже страшно.

Вот мисс Лик сидит на жестком стуле, час за часом. Ей никогда не приходит в голову притащить для себя кресло. Но она позаботилась о мягком сиденье для меня. Положила подушку на стул, завесила спинку банными полотенцами, потому что однажды в бассейне заметила красные полосы на моем горбе. После того, как я постояла, прислонившись к ребристой дверце шкафчика. Она это запомнила. Она всегда следит за тем, чтобы мне было удобно.

Я однажды спросила, почему она не поставит себе кресло. Мисс Лик махнула рукой:

– Вот еще! Мне и так хорошо. У меня жировой слой мягче всякого кресла.

Она переоделась во фланелевую пижаму, поверх которой небрежно наброшен банный халат. Ее босые ноги, похожие на две бледные картофелины, упираются в пол, когда она тянется к столу и перебирает диски с видеозаписями. Короткие толстые пальцы на ступнях торчат врастопырку.

– Сегодня есть новый фильм с новой разведки.

К фильмам «с разведки» у мисс Лик совершенно другой подход. Она очень внимательно смотрит записи с потенциальными кандидатками на переделку, придирчиво вглядывается в детали, анализирует, размышляет, проигрывает каждую запись по несколько раз, вновь и вновь возвращаясь к определенному жесту, улыбке, нахмуренным бровям.

– Эта мелкая шлюшка пыталась меня развести на деньги. Есть такая афера… называется «кинуть голубя». Как только она нашла у себя под задницей этот бумажный пакет, на лавочке в парке, я сразу почуяла неладное. Она вопит: «Господи!» Я спокойно сижу, наблюдаю за настоящими голубями, срущими на лужайке под ее вопли: «Кто-то потерял деньги! Смотрите, сколько здесь денег!» Потом она достает из пакета конверт, а в нем – фотографии. Двенадцатилетняя девчушка сосет член огромного добермана. И наша находчивая девица вся прямо кипит праведным негодованием и сует фотографии мне под нос, чтобы я обратила внимание, а я сижу, думаю: «Ну спасибо, красавица. Вот уж не думала, что я выгляжу лохом, глупым голубем, вроде тех теток, пускающих слюни на витрины в торговых центрах». Мне стало обидно. Я достаю кошелек, вынимаю бумажку в сто долларов и даю ей. «Вот, зайчик, возьми. Отнеси своему сутенеру, чтобы он не надрал тебе задницу, если придешь без бабла. И не будем зря тратить твое и мое время». Она возражает, трясет у меня перед носом пакетом с якобы деньгами. «Котик, поверь мне на слово, – говорю я. – Эти игры не для тебя». Я вернулась к себе в офис и весь день огрызалась на подчиненных. Потом я ее снова видела в парке, и у меня очень удачно была с собой камера.