Тим Уинтон - Музыка грязи

– Все, что из чайных пакетиков, – это не про меня. Такое я пить не стану.

– Джорджи, – сказал Хоппер с облегченной улыбкой, – никто не любит снобов.

Джим ушел в резкий белый свет. Газ зажегся с тихим «ффух». Инструктор подхватил свою шляпу с раковины и напоказ выжал ее.

Некоторое время все молчали. В тени было жарко. Ветра не было.

– Этот парень, кого вы ищете, – он вам брат или кто?

Она покачала головой.

– Все эти дела меня здорово злят, знаете ли. Кто-нибудь хоть кашлянул бы, что ли, или мне придется вызвать самолет.

– Ему это нужно, – сказала Джорджи. – Для умиротворения души. Он боится за своих детей, – сказала она, осознав это только в ту секунду, когда эти слова прозвучали. – У Джима есть идея, что он попался на крючок своего прошлого, и мир, или Бог, или что там еще будут продолжать мстить ему и его семье, если он не исправит положение.

– И это значит, что мы должны найти этого парня?

– В его душе – да.

– И потому у него такое дерьмовое настроение. Нет результата.

– Видимо, да. Я пытаюсь его понять.

– И вы верите во всю эту фигню. Ну, в смысле, в Бога и в месть?

– Я думаю, в это верит Джим. Но я не думаю, что мир таков – без милосердия, без чуточки прощения; я думаю, мне бы хотелось, чтобы мир был полностью хаотичен – бессмыслен. Я черной завистью завидую Джиму: он во что-то верит. А вы верите во что-нибудь?

– В три хороших жрачки в день, – сказал Рыжий. – И в визг катушки спиннинга.

– Что с ним будет, как вы думаете?

– С кем? С вашим дикарем? Он либо умрет, либо выйдет. К сентябрю здесь будет так мало воды, что он с ума сойдет. Он знает, что у меня есть еда, вода в пещере и резервуар… Вы думаете, он хочет умереть?

Джорджи думала об этом. Все это его тяготение к мертвым. Он мог в любой момент убить себя. Ты не переплываешь океан и не пробираешься по земле, если не хочешь жить. Бывали минуты, когда она говорила сама себе, что ему нужна она. Джорджи не могла прожить и целого дня в этой уверенности, но какая-то упрямая часть ее цеплялась за это. Именно настолько она приблизилась к вере.

Рыжий вытащил телячью ногу из холодильника и положил ее на раковину.

– Сготовим сегодня полный котел приманки, – сказал он. – Пикник как у самого Господа Бога.

– Да, – пробормотала она. – Так мы и сделаем.

Несколько часов он сидит на корточках в нерешительности и оцепенении. Он втиснулся между пропекающимися скалами, и они обжигают его при каждом движении. Он понимает, что обнаружил себя, что его заметят, как только он попытается выбраться на открытую скалу, чтобы уйти за гребень. Там, внизу, он мог бы найти тенистый уголок, в котором можно было бы все обдумать, набраться духа, прикинуть свои шансы и выйти к ним, кем бы они ни были; но он заперт здесь, под безжалостным солнцем, где почти невозможно рассуждать ясно.

Трое. Это все, кого он успел сосчитать перед своим рывком. Двое больше третьего. Довольно большие. И все же что может случиться? Нечего бояться. Это будет просто неловкость, только и всего.

Он поглубже надвигает свою потертую шляпу. Его желудок вскипает, прижатый к камням.

Фокс пытается представить себя самого выходящим из леса – этакое оборванное существо, этот шаркающий зверь, который неожиданно оказывается среди них. Проскользнул к ним, как дикий пес.

Он вытягивает из рюкзака голубую майку и нюхает ее. Кондиционер для белья. Белые буквы на спине гласят: «ПРЕБУДУ Я С ГЛУПЦАМИ». Когда он улыбается, у него разъезжается губа. На ней вкус крови. Его собственная рубашка разлезается у него в руках, когда он пытается снять ее, не меняя положения. Песчаник царапает его, и старая тряпка пахнет мертвечиной. Натянув свежую майку и шорты, он споласкивает лицо остатками дневной порции воды, чтобы смыть слой пыли. Он пытается расчесать себе бороду – она набита веточками и песком. Солнце пожирает его, оно лучится отовсюду. Даже сквозь веки солнце поражает его, точно копьем. Когда Фокс невольно моргает, он слышит движение век.

У него сильно болит живот. Будто бы он проглотил кислоту.

Но не для того он шел сюда, чтобы просто сидеть в убийственной жаре и ничего не делать. Вместо этого он думает о чистых простынях, о прохладных манго, покрытых капельками воды, о мощных телах живых людей. Об автобусе, на который они его посадят. О дороге на юг, в песчаную страну. О ступеньках веранды. Да.

Он прижимается к скале – и тут же приходят колики. Спазм прокатывается по его телу вниз. Он прижимается к песчанику, чтобы переждать, но от этого становится только хуже. Он сдергивает шорты и срет прямо себе на ноги, на ботинки. Понос зацепил мех для воды, рюкзак, хотя он и предпринимает жалкие попытки уклониться в сторону. Когда все наконец кончается, он вытирает что может обрывками старой рубашки. Свежие шорты уходят в историю. У него не хватит воды, чтобы как следует почиститься. Он лежит на жаре и слышит собственные всхлипывания. Не так. Только не так.