Владимир Козлов - Сестра Морфея

Она своими ладонями сжала его чисто выбритые щёки и впилась в его губы.

О такой страсти даже молодые не могли мечтать. Он престал контролировать себя и полез в разрез её платья. Она размякла и стала опускаться на пол, но он подхватил её, взял на руки и посадил на своё место.

Всё шло к бешеному соитию, но вдруг она потянула носом и мрачно сказала:

— Сергей, но мне кажется, здесь преобладает не запах любви, а фекалий. Ты чувствуешь, как ими противно веет, аж горло перехватывает. Закрой, наверное, створку, видимо наши бараны, под этими окнами устроили туалет. Завтра я нашему чабану взбучку устрою.

Он закрыл створку окна, после чего его руки обхватили её зад. Вкушая новые приятные эмоции, она приподняла его. Его руки утонули глубже, и он почувствовал под ним присутствие инородной массы.

— Мы с тобой, наверное, вляпались в погребную яму, — огорчённо произнёс он и выдернул руку от неё зада. В нос тут же огнестрельною волной ударил смердящий запах отходов продуктов пищеварения. Он преподнёс свои пальцы к носу.

— «Паштетом» вымазала негодяйка, ну не сволочь ли. Только ей на ум может придти эта проделка. А ты на чабана, как плохой следователь всю вину взвалила.

Она поняла по его интонации и разносящему запаху, что произошло невообразимое событие. Сошла с трона и, отдав ему пиджак, повернулась к нему задом.

— У меня сзади есть что — то? — спросила она.

Несмотря на густую темень за окном, он ясно увидал, на её красном платье, чётко выделяющееся бесформенное пятно.

Он потрогал и свои брюки, они тоже, как и платье имели однородную массу.

— Нам в туалет с тобой надо. Смыть с себя эту мерзость необходимо как можно скорее, а то меня сейчас стошнит.

Он чиркнул зажигалкой, стол и антресоль были вымазаны «паштетом». Позади антресоли на ДВП, губной помадой было выведено.

— Да я ворона, но белая!

— Месть на уровне умалишённых, — сказала она, — такую особу держать на серьёзной должности, равносильно на территории детского сада посадить белену и волчьи ягоды. Надо как можно скорее распрощаться с ней.

— Не горячись, — возразил он, — я тоже не в восторге от этого оригинального номера. Её тоже понять можно. Переведи всё в шутку и улыбнись. Ночь ещё не прошла, она только началась. А сейчас пошли обмываться.

В туалете он собственноручно мягкой губкой замывал её пятно, а она ему брюки, но больше всех пострадал его финский пиджак.

…Праздник любви в данный момент был ассенизаторским способом испорчен. Не знали они, что проказница в это время в кабинете массажа сидела на бетонном полу и тихо глотала горькие слезы.

А двое влюблённых в эту ночь провели с наглухо задёрнутыми от внешнего мира шторами, в её бордовой спальне. Благодаря двум пылающим сердцам, праздник любви был восстановлен. Утром они проснулись счастливыми.

Детский дом ещё спал, спала и Людмила Ивановна, но не в комнате массажиста, а на матах в большом зале.

Убежав от холода, она схватила свой старый пуховик, взобралась на мягкое поролоновое ложе в спортивном зале. Думала, там согреется, но в спортзале оказалось ещё холоднее. Тогда она прошла в раздевалку и собрала там ворох курток и свитеров, оставленными детьми. Всё это она забросила на маты, затем залезла сама туда. Два свитера надела на себя, а остальными тряпками окутала ноги. Немного согревшись, уснула. …Было шесть утра, не спал один директор. Не умываясь, он натянул на себя рубашку, на которой не сходились пуговицы, подхватил костыли под мышки и с обзором отправился по детскому дому.

Всех больше его тревожило внезапное исчезновение Розы, когда она не вернулась с его поручением. И первым делом он спустился в спортзал. Двери были открыты настежь, чего не должно быть. Он прошёлся по залу и начал проверять все двери. Дверь приточки была открыта. Он щёлкнул выключателем, задёргались лампочки дневного света, и осветили, свернувшись калачиком мирно сопевшую Розу. Она крепко спала на списанных тряпках, и ударивший свет в глаза не разбудил её.

Директор костылём ткнул её в живот.

Она открыла глаза и осмотрела своё привычное место, в котором не один год ей приходилось ночевать.

— Ты что Роза, за старое взялась, на грудь вчера принимала? Я тебя вытурю на хрен отсюда. Я столько усилий вложил, чтобы навечно тебя отрезвить и за один вечер всё насмарку ушло.

Она перекрестилась несколько раз.

— Папа ни капельки в рот не брала, вот тебе крест святой, — для убедительности она ещё пару раз окрестила себя. — Ты меня вчера послал за воблой, а я, наверное, угорела, когда готовила восточные блюда. Сморило меня здесь, когда я обнаружила, что приточка пуста. Ни воблы, ни варенья, ни мёда, ни ящиков с кондитерской фабрики, нет. Вернее, ящики есть, но в них нет ничего. Представляешь, это двести килограммов шоколада и конфет. И ещё фляга с мёдом под вентилятором осталась.