Валерий Белкин - Страх

– А что, пора бы уж…

– В соседнем стаде ждут его, не дождутся, там Степке-то быки покажут, не наши малокровные…

– Дак за что?

– Да зарвался.

– А куда?

– Да не сорвался, а зарвался. Лушка, доярка, нажаловалась.

– Охоч он до доярок!

– Ты подумай-ка, ты подумай-ка!

Сбывалось, предчувствие не обмануло, угоняют Степушку, угоняют милого!

И промычала она от боли и от любви:

– Не пущу! Не пущууууу!

И бросилась бежать назад к хлеву, а на крылечке стоял ОН.

Стукач, завидя несущуюся Нюшу, метнулся наперехват, от безумия удержать хотел, ухватить за хвост с репьем и остановить, но промахнулся и мордой угодил в засохший навоз на дороге. Взвыл от боли.

– Врешь, не уйдешь!

Вновь взметнулся за Нюшей и достиг, уцепился всеми клыками, но не за хвост, а за один из нежных розовых сосцов вымени Нюши.

– Проклятый, – простонала она и, изловчившись, с силой лягнула копытом левой ноги по левой стороне черепной коробки Стукача.

Что было дальше, Стукач не помнит до сих пор.

А Нюша стремительно приблизилась к любимому, хотела подняться к нему на крыльцо и защитить от напастей.

– Ты это че, – Степан остановил ее остолбенелым взглядом, – ты это че? Я что, говорил, что я останусь? А? Говорил или нет? Ну… Ты эти свои бабьи штучки брось, вот корова!

«Как, и ты, Степан?» – екнуло сердце.

Ноги подкосились, в голове пронеслось:

«Ночь, ночь, скорее, ночь! Дождаться ночи, и все проблемы…»

В стаде то тут, то там возбужденно мычали.

«Лошади бы ржали», – горько усмехнулась Нюша.

– Затравили, – спокойно отметила она и побрела к хлеву…

Сон успокоил всех, Нюша вышла прочь, ночная свежесть и тишина царили в округе.

– Вот и хорошо, пора, ни к чему все это.

Решилась на страшное, что там и говорить: в лесу, в самой его глубине, живут волки, они порушат тело ее острыми клыками, спасут от мук душевных.

Так будет лучше, хоть стадо успокоится.

Побежала легко, радостно.

Вот забор, тело обожгло, но стремление к воле было сильней, ничего и не заметила. Сильные ноги несли по лесу дальше и дальше.

Услышала вой впереди, сзади, слева, справа. Задрожала, ах, как не хотелось умирать!

– Смотри, баба, да еще и корова! – воскликнул изумленный волчий голос, к вою прибавился треск кустов, сквозь которые продирались к Нюше враги.

«Нет, не могу я так просто…»

Из горла вырвалось жалобное мычание, зов на помощь, но это было бы пошло и глупо: в глухую темень среди ночи в лесу орать, словно режут.

Закинув гордо назад голову, Нюша полетела сквозь чащобу. Сбоку мчалась в небе луна, где-то ухала сова, стаи летучих мышей пытались сесть на спину. сопение и хрипы окружали.

Вдруг кто-то истошно завопил:

– Заходи слева, парни!

Через секунду перед Нюшей стоял, опираясь на мощные лапы, матерый вожак стаи.

Встала и она на всем бегу.

Итак, все кончено, судьбой неумолимой заброшена она в логово зверей, губителей, спасителей.

Страшный и красивый, со вздыбленной шерстью, приблизился вожак, заслонил небушко мордой своей, кругом сверкали от голода глаза его сородичей.

Это конец, поняла Нюша.

Резкий запах из разинутой хищной пасти привел в трепет, охватило неизбывное блаженство.

«Ну что ж, вот оно», – вздохнула, покачнулась, теряя сознание, ноги подкосились, как сквозь сон, услышала:

– Мужичье, да держите же!

Когда очнулась, все было тихо, только высоко над головой шелестели листья дуба. Не поверила себе: тело осталось при ней все, целиком.

Лишь сладко ныло вымя, хотелось вскочить и порхать по лужайкам, по зелененькой травке, нюхать нежные цветочки.

Ах, как чудно, она в раю?

Да, она в раю.

– Ты, вот что, завтра-то приходи, дура, – ласково и стыдливо пробурчал матерый, также согласно подвизгнули и младшие собратья.

Усмехнулась, шаловливо взмахнула хвостом, поспешила домой, в хлев, к стаду, предвкушая побег в лес и в ночь с ее сверкающими глазами, резким мужским запахом из пасти и мягкой длинной шерстью.

И кому какое, собственно, до этого дело!

Не покаяние, а воспоминание одолело меня, хотя судите сами…

Я Белыч, начал в Берлине простым полицейским, но после учебы в Штатах подняли до комиссара в отделе убийств под столицей. Глаз не смыкал, леса большие, преступной твари хватало, мужики и прозвали Зыч. Газеты запестрели: «Белыч… Зыч… раскрыто… спасители…».