Валерий Белкин: Страх

В кафе музея заказали воду и колу. Ян рассматривал купленные открытки и радостно вскрикивал, узнавая знакомые фигуры. Принесли воду, Вильгельм глотнул и, поморщившись, отставил стакан.

– Что?

– Все перепутали, я просил без газа.

– Сейчас, – мальчик сорвался с места.

Вскоре вернулся с водой, Вильгельм покачал головой.

– Что-то не так? – насторожился Ян.

– Мы же заплатили за один стакан.

– Они сами виноваты, – возразил Ян. – А вот я бы еще и бутерброд съел.

Вильгельм спохватился, принес багет для мальчика, себе кофе.

– А как это, после воды – кофе, – поразился Ян.

– Нормально.

Они сидели, молчали, каждый занятый собой. Было тихо, уютно, со стен мягко светили лампы. Давно так не было Вильгельму легко и просто. От удовольствия прикрыл глаза, словно желая погрузиться в краткий здоровый сон.

– А вы улыбаетесь, точно, вы улыбаетесь! – лукаво проговорил Ян.

– Ребячество, обыкновенное ребячество, – открыл глаза Вильгельм.

– А что в этом плохого – улыбаться, смотрите.

– Да, хорошие у тебя зубы, ослепительные!

– Какие есть.

– У тебя странная походка, – рассеянно заметил Вильгельм.

– Какая «странная»? Что вы хотите сказать?

Вильгельм опешил и испугался. В долю секунды тот неузнаваемо изменился. Напрягся и приготовился напасть на собеседника, защищаясь от невидимой угрозы, как и Алик на уроках, глаза потемнели. Только что с таким трудом найденное драгоценное доверие растворялось в воздухе. Нужно удержать его, ухватить – исчезнет.

– Извини, извини, я ничего не хотел… – он приподнялся. – Наверное, просто устал. Тут такое…

И, путаясь в словах, рассказал о журналисте Леве, о его романе, о виски и о неожиданной просьбе.

– А зачем вы его впустили? – не сдержался Ян.

– Я не впускал, это сын.

– Да нет, почему вы не понимаете? У каждого человека своя территория. Вы, как я посмотрю, всех в нее впускаете, потом устаете. Я так не поступаю.

– Что ты хочешь сказать, мальчик? Расскажи-ка мне, безграмотному.

– Надо уметь говорить «нет» тем, кто от вас что-то требует.

Вильгельм рассмеялся.

– Минуточку, он не требовал, а просил, и я согласился.

– Ну правильно. С вашего же согласия вас будет каждый использовать.

– Спасибо, учту. Кстати, как багет, понравился?

– Да так себе, с виду только… Знаете, я любил с бабушкой конфеты есть с хлебом. Она приходила, мы садились и закусывали. Было вкусно.

Мужчина, сидящий за соседним столом, закашлялся, зачихал, захлопал руками по всем карманам в поисках платка.

– Человек заболел, – улыбнулся Вильгельм.

Ян задумался, вздохнул и сказал:

– Знаете, в детстве я часто болел, лежал в постели и мечтал. Я ведь как тогда думал – все вокруг нас кто-то нарисовал – настолько красиво.

– Интересно, а что, сейчас не так?

– Ну все изменилось.

– Почему?

– Если я вам скажу, вам станет горько, горько, и вы разочаруетесь во мне, – поднялся, пора.

Вильгельм расплатился, квитанцию не взял.

Ян пошел к остановке метро, остановился, обернулся, помахал тонкой рукой, улыбнулся и спустился вниз на станцию.

Вечером Вильгельм сел за Левин роман, прочитал первую попавшуюся фразу: «…из новенькой серебристой Audi вышла элегантная, можно сказать, красивая женщина…» – и приуныл. Встал, походил по комнате, нерешительно остановился у телефона, позвонил.

– Ну как, понравилось сегодня?

– Да, очень, спасибо.

– Не было скучно?

– Да нет, что вы!

– Рад был поговорить, спокойной ночи.

– Я тоже, удачи.

Успокоившись, сел за стол, но никак не мог начать чтение. Сегодня голос Яна изменился. И не столько голос, сколько душа голоса – из колючей и неприступной в доверчивую и признательную.

Перед сном явился замшелый сибирский городок.

Зимой вечерами по дворам рыскали стаи парней в поисках легкой наживы, девичьего свежего мясца или деньжонок. Бабушка отправила в киоск за селедкой. Набросив фуфайку, выбежал на улицу. Там его окружили, хищно оглядывая.

– Немец, – рыкнул один.

– Фашист, – подтвердил самый высокий.

А он пристыл к обледенелому снегу на тропинке, дрожал и думал только об одном: разобьют очки, нигде потом не купишь. Не тронули. Незваное воспоминание. Поворочался и заснул.

Несколько раз на неделе потом звонил в клинику, с нетерпением ожидая услышать улыбающийся голос. Занятия, как Вильгельм ни старался, не клеились. Ученик скучал, зевал, закатывая глаза, как засыпающая рыба. Часто просил просто поговорить, не для чего мучиться. Вильгельм терпел, не желая заставлять или понуждать, боясь вновь столкнуться с враждебностью. И все-таки однажды, не выдержав, заявил: