Ян Костргун - Чехословацкая повесть. 70-е — 80-е годы

Нельзя сказать, чтобы товарищ Пухла не благоволила к ним, но когда в секретариате шла обычная повседневная кутерьма, так и она была не всесильна. Но подчас им везло — они заходили в секретариат как раз в тот момент, когда случалось нечто из ряда вон выходящее, как, например, заседание комиссии или директора навещал директор иного, скажем, молочного завода, и они глубокомысленно совещались, нельзя ли в пропагандистских целях изготовить копченый овечий сыр — знаменитый словацкий «оштепок» — в виде телевизора; обещанным эквивалентом, вероятно, должен был стать телевизор, которому, надо полагать, все-таки не отводилась обязательная форма «оштепка». Или, скажем, приезжала профсоюзная делегация из Конго. За звуконепроницаемой дверью — идеально непроницаемой, конечно, она не была — раздавался тогда разговор, веселый или серьезный; товарищ Пухла, если звонил телефон, поднимала трубку и неизменно говорила: «Позвоните, пожалуйста, позднее!»; а за ее спиной меж тем кипела вода для долгожданного кофе, весь стол был завален блюдечками, чашечками и ложками, и она, заливая кипятком кофе, вдруг брала да и подсовывала две полные чашечки Ван Стипхоуту и Рене, которые, развалясь в креслах, с нетерпением поджидали блаженной минуты.

— Нате, только пейте мигом.

Когда же наезжали особо редкие гости, в секретариате разливали домашнюю сливовицу и в роли официанта выступал сам доктор Сикора. Ловя удачу, Ван Стипхоут взывал самым что ни на есть страстным образом:

— Дай, Игорь, дай!

— Не могу, ребята, не валяйте дурака, — испуганно говаривал доктор Сикора.

— Ну Игорь, голуба, не будь, не будь! — буйствовал, в такие минуты Ван Стипхоут, и доктор Сикора, пугаясь этого буйства, шептал:

— Налей им! Но чтоб быстро, ребята! Если кто придет, спрячьте!

В большинстве случаев им удавалось мигом расправиться с подношением, но бывало и так: стоило им поднести рюмку ко рту, как нежданно-негаданно отворялась звуконепроницаемая дверь, и на пороге возникал директор. Они почтительно здоровались с ним, он, глядя на них, отвечал как-то невидяще, товарищ Пухла и доктор Сикора цепенели, чувствуя себя пойманными с поличным, но директор, лишь отдав какое-нибудь распоряжение, тотчас исчезал за дверью — таков был их контакт с руководством, другого пока не предвиделось.

Правда, однажды и им довелось принять участие в одном важном событии. Как-то раз Рене встретил в коридоре летящего на всех парах доктора Сикору:

— Послушай, Иван, кто подает сведения в ЧТК? [27] Чехословацкое телеграфное агентство.

— Не знаю, — последовал ответ.

— Редакция отсылает сведения в ЧТК или нет?

— Не знаю, — снова отозвался Рене.

— Послушай, Иван, пойди и составь для ЧТК телеграмму, что в Москву отправляется озвучивающее оборудование. Кайкл введет тебя в курс. Это по распоряжению директора. Когда подготовишь, покажешь мне.

Об озвучивающем оборудовании — изготовляемом на заводе внеочередном заказе для выставки «Пятнадцать лет ЧССР» в Москве — Рене знал, он даже опубликовал статью «Адрес — Москва», однако так и не осмыслил всей важности событий. Задание послать телеграмму в ЧТК преисполнило его особой гордостью. Он мигом разыскал Ван Стипхоута — его-то ведь хлебом не корми, только подкинь что-нибудь этакое. И действительно, стоило Ван Стипхоуту прослышать о том, он тут же доложился женщинам в кадрах, хотя в обычных случаях не испытывал такой потребности:

— Если меня будут спрашивать, скажите, что я пошел телеграфировать в ЧТК!

И друзья развернули широкую кампанию. Они не только составили телеграмму сообразно указаниям завотделом капитального строительства Кайкла, но и решили послать статью «Адрес — Москва» в «Правду» [28] Орган Центрального Комитета КПС. — пусть Братислава знает, с какой масштабностью здесь работают. К статье весьма кстати была бы и фотография. Рене отправился на поиски заводского фотографа, Ван Стипхоут — красивой женщины за конвейером. Так уж принято: изделие фотографируется в руках самой красивой работницы. Фотографа Рене нашел, но пять девушек, которых привел Ван Стипхоут с конвейера, отнюдь не ласкали взора.

— Что поделаешь, царь, — шепнул Ван Стипхоут Рене. — Не мог иначе — сами захотели. Поставим спиной — и баста.

Но и ставить-то было не́ к чему — озвучивающее оборудование оказалось уже упакованным в ящики.

Текст телеграммы они принесли, согласно распоряжению, в секретариат.

— Дай, Игорь, сливовицы, — завопил Ван Стипхоут уже с порога, — дай домашней, дай же! Видишь, телеграфируем.