Ян Костргун - Чехословацкая повесть. 70-е — 80-е годы

Нет, вы не думайте, что Карол Пекар человек бесхребетный, лебезящий перед какими-то подонками. Чего он на дух не переносит, так это массы прихлебателей, что всю жизнь трутся «около искусства». Главное — художественное начало, твердит он вместе с телегероем мастером каратэ Кунг Фу. Он враг праздности, боится рутины и заученных стереотипов, болота посредственности. Маленьких ролей для него нет. Он упорно и целенаправленно стремится к достижению высокого художественного уровня неповторимости и ценности любой своей работы. Ему свойственна и самоирония, благодаря которой его творческое мышление нетрадиционно. Из различных ситуаций, даже стрессовых, он находит принципиальный выход, руководствуясь соображением о том, достигает он или нет своего собственного, им самим намеченного уровня и вредит ли данная ситуация или способствует творческому росту его саанской козы. Вот таким человеком стал Карол Пекар.

Как-то раз в веселую минуту он признался собственной жене:

— Понимаешь, войду, остановлюсь, гляну туда, гляну сюда и уже знаю, кто есть кто.

И вот этот человек остановился перед входом в клуб, на котором висит ударная директива:

Возле входа околачивается несколько нечленов, надеющихся, что их все же кто-то проведет. Пекар, собственно говоря, тоже еще не принадлежит к числу членов, но и проводить его сюда как гостя тоже ни к чему. Какой же он гость, если провел здесь столько свободных минут?

И, в конце концов, ведь за сдвинутыми вместе столами посреди зала уже сидят буйные дети искусства, более смелые братья нечленов, что толкутся перед входом. Они пьют с таким ожесточением, точно разведали что-то о готовящемся сухом законе или словно от этого зависит их путь в искусстве.

На них взгляд Пекара даже не задерживается. А в уголках под фикусами и филодендронами прячутся былые любимцы славы, вкушающие то, что им приготовили день и повар. Пекар выбрал среди них старейшего, наизаслуженнейшего, поедающего шницель свой насущный.

— Добрый день, маэстро, мое глубочайшее почтенье! Поздравляю, поздравляю! Видел, видел! Шедевр! Могу присесть на минутку? Заскочил вот выпить кофе.

Мало кто совершенно равнодушен к похвале, и маэстро с полным ртом неопределенно кивает.

— Но постановка! Это же туфта!

— Туфта? — выхаркивается из маэстро полувопрос и кусок жареной картошки, потому что Пекар задел за чувствительную струнку. — Туфта?

— Конечно, право слово. Я тоже должен был с ним работать, а он за два дня до читки и говорит мне: «Эхм, эхм, пьеска эта камерная, эхм, эхм, играется в подземных катакомбах монастыря, эхм, эхм, козе там, собственно, делать нечего». Так прямо и сказал.

— Так, так, — кивает маэстро, ему, очевидно, нравится, как Пекар пародирует речь и жесты известного режиссера.

— Делать нечего? — спрашиваю я. — Кто же за это в ответе, режиссер или коза? Зачем тогда нужен режиссер? Или он формирует действие, дает ему мысль, направление, подтекст, или мне с ним не по пути! Знать не желаю, не работаю, положу это, и до свиданья.

— Так, так, до свиданья, — поддакивает добродушно маэстро.

За свободный столик садится молодой человек философического склада, с изумленным взглядом на мир, и обращается к собеседнику Пекара:

— Разрешите, маэстро, у меня такая проблема…

— Так, так, проблема, — кивает старый актер, но Пекар решительно врывается в диалог:

— Если у вас проблема, напишите в «Семейную хронику» «Праце». Там разрешат все ваши проблемы, будь то плоскостопие, тля на цветах или супружеская неверность. Насчет проблем общественных с доверием обратитесь в «Молодежный прожектор». Рассуждать с вами о Брехте мы не станем, этим надо было заниматься в вузе. А у нас и своих забот хватает.

— Точно, забот, — соглашается маэстро, и перепутанный юноша пятится назад, хватаясь от страха за столы и жардиньерки.

— Вот, в таком разрезе, — подытоживает свой выпад Пекар. — Может, это непопулярно, но я утверждаю, что нынешняя молодежь ужас как избалована. Нам никто не помогал, и вот они мы. Нельзя же до бесконечности пичкать их тривиальными поучениями, водить за ручку…

— Правда, правда, — соглашается маэстро, — этот шницель сегодня какой-то ни рыба, ни мясо. А юноша этот — ловкач!

При выходе Пекар столкнулся в толпе робких нечленов со своим вечным преследователем Гутфройдом. Пекар был в хорошем настроении, и его осенило, как можно раз и навсегда избавиться от Гутфройда. Или хотя бы попытаться это сделать.