Ян Костргун - Чехословацкая повесть. 70-е — 80-е годы

— Если только из-за того, что я на днях говорила, то…

— По-моему, вам хорошо известно, что я не ловлю людей на слове.

Потом работаем молча. Она продолжает готовить трепанационное окно. Слышится то побулькивание отсоса, то шипение электрокоагулятора. Мы с Кртеком ждем. Митя дышит спокойно, давление и пульс не выходят из нормы. Обрывки прошлого встают у меня в памяти. Это странно, но особенно живо оно видится мне в операционной, когда при менее сложных манипуляциях есть несколько минут или секунд, не требующих большого напряжения.

Когда, собственно, я впервые просил Итку прийти на свидание? Не знаю. Где-то сразу же после экзамена по хирургии. Я хорошо помню, как она отвечала. Было это у заведующего в кабинете. Там всегда готовились два студента. Нам, ассистентам, было вменено в обязанность следить, чтобы они не списывали. Вместо того мы им чуть-чуть подсказывали, если они не знали, как подступиться к вопросу. Я намеренно пошел в этот кабинет один. Остановился сначала около студента, который с несчастным видом грыз карандаш, сидя над пустым листом бумаги. Наметил ему основные пункты, но он не смог за это уцепиться, поскольку знания его оставляли желать лучшего. Потом подошел к Итке:

— Вопросы ясны?

Она подняла на меня глаза, в которых через край переливалась эта ее невидимая ироническая усмешка:

— Ясны, пан ассистент.

Смущенный, я вернулся к первому столу. Парень успел уже сделать кое-какие извлечения из того, что я ему сказал. Начал выспрашивать у меня детали. Он был из тех, которые умеют вывернуться на любом экзамене. В другой раз я бы предоставил ему выходить из положения самостоятельно — я не люблю потворствовать таким, как он, — но тут я стал его вытягивать, как только мог. Кончилось тем, что он сдал на четыре. Меня потом даже мучила совесть.

Итка знала материал отлично. Скользнув мимо меня, она вышла из кабинета, как только профессор поставил у нее в зачетке свою подпись. Я впустил в кабинет следующих студентов и на мгновение задумался. Когда еще ее увижу? У нее экзамены по другим предметам, а потом — каникулы. Я бросился за ней из корпуса прямо на улицу. К счастью, она еще стояла со студентами, которые хотели знать, что ей досталось.

Она заметила меня и подошла первой. Это никого не удивило: могли подумать, что я собираюсь предложить ей место практиканта в нашей клинике или что я забыл проставить ей «зачет» по практике.

Без долгих предисловий я сказал, что хотел бы с ней как-нибудь встретиться. Слегка зардевшись, она отвела глаза:

— Право… не знаю…

Наверно, на лице у меня отразилось горькое разочарование, потому что она вдруг решительно тряхнула льняными волосами:

— Ладно, если хотите, завтра я приду в бассейн.

— Туда, где я вас как-то встретил?

Она, кивнув, протянула мне руку — и я понял: судьба моя решена.

— Не возражаете, что я там буду прямо после клиники и не раньше пяти?

Она не возражала. А когда я пришел, ждала меня и встретила как доброго знакомого. Мы спорили, кто дольше продержится на воде, прыгали с мостков, но не говорили ни о чем серьезном. Как только я начинал робко строить планы на ближайшие дни, она уклонялась от ответа. Прощаясь, я сказал, что хотел бы ее видеть чаще и что… да уж не помню теперь, что и как я ей тогда сказал.

Лицо ее вдруг стало серьезным.

— Не обижайтесь — я пока не знаю, как ответить. Надо выяснить кое-какие личные обстоятельства. Я сама вам потом позвоню, если будете ждать…

Я не поверил ей. С девушками так бывает. Смутятся, пообещают что-то неопределенное, а там забудут. Но Итка была не такой. Не прошло и двух месяцев, как она позвонила.

Теперь-то я уж знаю, что она тогда встречалась с Митей. И сейчас, у операционного стола, я понял, почему она избрала местом первого свидания бассейн, — Митя не умел плавать, она знала точно, что там мы ни при каких обстоятельствах не могли бы оказаться втроем. Это странно, но и сейчас, по прошествии стольких лет, ее тогдашняя предусмотрительность меня немножечко задела. Да нет, все это глупости, она играла в честную игру. Сказала прямо, что встречаться со мной пока не может. Чего еще я мог тогда от нее требовать?

Гладка приподнимает пластинку кости величиной с половину ладони. Начинаем разрезать оболочки. Наконец появилось сероватое трепещущее вещество самого мозга. Оно пульсирует, как неоперившийся птенец, сжавшийся в теплом гнездышке. Пока бояться нечего. Только теперь наступает этап, который решит: быть или не быть. Я знаю, это звучит немного выспренне. Никто из хирургов ничего подобного не произнес бы вслух. Но что это так, я вижу по всем сосредоточенным взглядам, по всем напряженно склонившимся головам моих коллег и сестер. Вижу по Итке, которая давно забыла Митю, но теперь, когда вот-вот решится главное, быть может, вспоминает какие-то хорошие мгновения, пережитые с ним вместе.