Сергей Литвинов - Лавка забытых иллюзий [сборник]

Однако, слава богу, маньяком я вроде не стал, и единственная травма, которую нанесли мне проклятые чулочки, заключается, видимо, в том, что у меня ни разу в жизни не было ни малейшего желания применить пояс в эротических играх. До сих пор я ничего эротического в нем не нахожу.

Гадость такая. Застежки висят, болтаются в самом жалком виде, да еще расстегиваются!

Что еще я запомнил из детского сада в Авиагородке?

Немногое. Помню, как просил у родителей перед садиком надеть на меня «свитер и пиджак». Свитер и пиджак означали, что наступила весна. В свитере и пиджаке я чувствовал себя на прогулке в саду ловким, легким, быстрым — не то что в осточертевшем за зиму пальто. И когда наконец солнце начинало светить с самого утра по-весеннему, мама однажды давала мне добро и надевала на меня вожделенные свитер и пиджак.

И еще помню, что по пути к дому из сада, на детской площадке стоял фанерный самолет. К нему в кабину можно было залезть и немножко порулить им. И когда меня из садика забирал папа, мы туда с ним ходили, и он меня в кабину подсаживал. С мамой почему-то мы там не бывали. Или я не помню этого, или ей просто тяжело подсаживать меня было, или, может, она слишком домой торопилась: мужичков своих кормить.

Рядом с нашим домом в городке работал магазин, где продавались поштучно пирожные — как правило, корзиночки с завитками разноцветного маргаринового крема — и ситро на розлив: продавщица в белом халате ключом откупоривала бутылку, бросала крышку в коробку и разливала восхитительно пузырящееся ситро в граненый стакан. О, это сладкое ситро со сладким же пирожным! Да еще с пузырчатыми пузырьками!

Вот и еще одна вещь, которую мы потеряли (если не считать редкие и не аутентичные ностальгические подделки): бутылки ситро с этикеткой, похожей на улыбочку. Они закупоривались мощными железными пробками, и в каждой из них внутри имелась еще и пробковая прокладка.

Железные пробки представляли немалую ценность для нас, мальчишек. Мы выпрашивали их у той белохалатной продавщицы в ближнем продмаге — она обычно царственно позволяла взять. Затем из каждой крышки мы удаляли пробковые прокладки, а ее острые края загибали при помощи камня вовнутрь, а потом сплющивали почти заподлицо. В итоге крышка превращалась в плоский кругляшок, одна сторона которого была гладкой, а другая — с ребристым кольцом внутри.

А затем мы в эти крышки играли. Замечательная была игра! Такая же по правилам, как расшибалочка (как я узнал потом). Только ставкой были не деньги, а крышечки. На деньги мы не играли. Во-первых, карманных средств просто ни у кого не имелось. А во-вторых, любой проходивший мимо взрослый нашу игру пресек бы: советские дети не играют с деньгами и на деньги! Да еще бы родителям или учителям нас сдал: люди тогда имели активную жизненную позицию, не проходили мимо недостатков и непорядка.

А с крышечками расшибалочка становилась мирной настольной, точнее, дворовой игрой.

Из школы авигородковской, хоть я там целых два класса проучился, я вовсе ничего не помню. Ни первого сентября, ни одноклассников, ни уроков, ни перемен.

Сохранилась в памяти пара эпизодов.

Один — отраженным светом, не сам по себе. Гораздо позже мне рассказала об этом булечка. Она, как и было заведено среди замечательного отряда советских бабушек, иногда приезжала к нам в Авиагородок из своего Новороссийска, чтобы посидеть со мной.

— Однажды жду тебя из школы. Вот уже уроки кончились. Пятнадцать минут прошло. Двадцать. Полчаса. А тебя все нет. Ну, я собралась, бросилась в школу. Там говорят: а Сережик ушел вместе со всеми. Я кинулась прохожих расспрашивать — и вот мне дама одна говорит: мальчиков каких-то я видела в саду. Там у вас, в Авиагородке, был яблоневый сад заброшенный. Я прибегаю — ты действительно там. С мальчишками. Вы бабочек ловите. Портфели бросили! Да такие увлеченные! Я хотела было тебя поругать, да передумала — ребенок!

Самое замечательное в том рассказе: меня никто после уроков не встречал. Я, как и все одноклассники, добирался домой самостоятельно. А расстояние от школы до дома было немалое. Километра, наверно, полтора. И подобная автономность существовала не только в замкнутых условиях городка, где все свои. Когда я в третьем классе в Новороссийске учился, я тоже полгорода в одиночку прохаживал. И потом, в четвертом, в большем городе Ростове-на-Дону. И, уж конечно, тем более в пятом классе в Москве.