Карсон Маккалерс - Часы без стрелок

— Не знаю. Не плачь, дедушка.

Судья все эти годы не мог плакать по сыну, а теперь, наконец, заплакал. Путешествие в прошлое, которое он совершил со своим внуком, почему-то смягчило его упрямое сердце, и он зарыдал. Сластолюбец во всем, он и рыдал без всякого удержу, с наслаждением.

— Не надо, дедушка, — твердил Джестер. — Не надо, дедуля.

Проведя несколько часов в воспоминаниях, судья снова вернулся в сегодняшний день.

— Он умер, — сказал старик. — Мой дорогой сын умер, а я живу. И в жизни столько всякой всячины. Кораблей, королей и капусты. Нет, это не так говорится. Кораблей и…

— Сургуча, — подсказал Джестер.

— Правильно. Жизнь полна всякой всячины, кораблей и сургуча, королей и капусты. Кстати, сынок, мне нужно купить новую лупу. Шрифт «Миланского курьера» с каждым годом все больше прыгает. В прошлом месяце у меня на руках был стрит, а я его прозевал: принял семерку за девятку. Я так на себя обозлился, что готов был выть на глазах у всех, в задней комнате кафе «Нью-Йорк». И больше того. Я решил купить слуховой аппарат, хотя всегда утверждал, будто они никогда не работают и носят их только старухи. В ближайшие годы я непременно обзаведусь вторыми чувствами: усиленным зрением и слухом, и усовершенствую все свои чувства.

Старый судья не стал объяснять, как он этого добьется, но он был доволен, что живет сегодняшним днем и мечтой о лучшем будущем. После того что он пережил в этот вечер, он спокойно проспал всю зимнюю ночь и проснулся только в шесть часов утра.

«Кто я? Что я? Куда я иду?» На все эти вопросы, которые неотступно преследуют юную душу, Джестер наконец-то получил ответ. Джестера больше не мучили сны о Большом Мальчике, он больше не просыпался с чувством вины и смятения. Он больше не мечтал о том, как спасет Шермана от разъяренной толпы, пожертвовав своей собственной жизнью, и как Шерман будет на него смотреть, объятый безутешным горем. Кончились мечты и о том, что он спасет Мэрилин Монро от снежной лавины в Швейцарии и поедет верхом по улицам Нью-Йорка под приветственные крики народа. Эта мечта была очень увлекательной, но в конце концов вечно спасать Мэрилин Монро не такое уж завидное поприще. Он спас столько людей и столько раз умирал смертью храбрых. Его мечты почти всегда уводили его в чужие страны. Почему-то никогда ничего не происходило в Милане или в Джорджии, а всегда в Швейцарии, на острове Бали или еще где-нибудь. Но теперь он стал мечтать совсем о другом. И сны видеть другие. Несколько ночей подряд ему снился отец. А найдя отца, он как-то разом нашел и себя самого. Он — сын своего отца и тоже будет адвокатом. И стоило ему, наконец, сделать выбор, как он сразу почувствовал себя свободнее и веселее.

Джестер обрадовался, когда в школе начались занятия. Надев все новое: купленные ему на рождество новые туфли, новую с иголочки белую рубашку, новые с иголочки фланелевые брюки, он сразу почувствовал свободу и уверенность в себе; на проклятые вопросы: «Кто я?», «Что я?» и «Куда я иду?» — наконец-то был найден ответ. В эту четверть он будет заниматься прилежнее, особенно по истории и по английскому, читать конституцию и учить наизусть речи знаменитых ораторов — все равно, входят они в программу или нет.

Теперь, когда тайна вокруг отца рассеялась, дед иногда о нем заговаривал, правда, нечасто и уже без слез, а так, словно Джестер стал посвященным, каким-нибудь масоном или Лосем. Поэтому и Джестер мог теперь поделиться с дедом своими планами, рассказать ему, что он решил стать юристом.

— Видит бог, я никогда тебя на это не толкал. Но если тебя к этому влечет, сынок, я помогу тебе всем, что в моих силах. — В душе судья был без памяти рад. Он не мог этого скрыть. — Значит, ты хочешь пойти по стопам своего деда?

Джестер сказал:

— Я хочу быть таким, как мой отец.

— Ну, это одно и то же — твой отец, твой дед… Мы же были, как кровные братья-близнецы. А ты еще один достойный отпрыск старого рода Клэйнов.

— Ты и не представляешь, как у меня отлегло от души, — сказал Джестер. — Сколько я в уме перебрал всяких профессий. Что мне делать? Стать пианистом, стать летчиком? Но ни одна из этих профессий меня до конца не устраивала. Я чувствовал себя, как кошка, которая вечно карабкается не на то дерево…

Вскоре после Нового года мерное течение жизни в доме судьи было внезапно нарушено. Как-то раз Верили явилась на работу, но, повесив свою шляпу на вешалку, не пошла в комнаты, чтобы начать утреннюю уборку. Она стояла в кухне мрачная, непреклонная и неумолимая.