Аркадий Лапидус - Любимец Израиля. Повести веселеньких лет

– "Любовь ещё быть может!..".

И тут же перешла почти в песню. Петь стала:

– "В душе моей угасла не совсем…".

Опять отчаянно:

– "Но пусть она вас больше не тревожит!".

Рука пошла ко лбу… пот вытирает… И совсем отчаянно:

– "Я не хочу печалить вас ничем!".

Тут она уже плакать стала:

– "Я вас любил безмолвно, безнадежно. То робостью, то ревностью томим…".

Тут уже хрипота затрясла голос. Видно, что уже нет сил сдержать свои чувства. И вот она сама вот так вот дрожит, как не знаю кто… она уже плачет… у неё уже лицо покраснело, как помидор… тут уже всё!.. И вот, наконец, звучат последние строки с концовкой, посланной интонационно в бесконечность:

– "Как дай вам Бог любимой быть другим…". Ну как? Хорошо? Правда? – застенчиво говорит она. – А хотите, я ещё вам прочитаю?..

– Нет-нет! Спасибо большое! Не надо, не надо!..

Я сразу зачеркнул второй номер.

Потом были три казашки, которые плохо по-русски говорили. Одна вышла и начала рассказывать с сильнейшим акцентом:

– Пэсня а вещим Алеги! Как ныня собирается в сторону гор… отмстить неразумным казарам… Ой!.. Казахам!.. Ой-й!..

Вторая:

– Я путу читать Паустовского!

– А что ты знаешь Паустовского?

– Я очень много знаю, но один стихотворение знаю наизусть.

– Пожалуйста!

Ну прочла кое-как…

Третья казашка – здоровая баба. Морда… такая!..

Пятая точка висит… там она её как-то прячет…

– А я ничего сегодня не знаю!.. Я волнуюсь сегодня!.. А вот завтра я к вам приду… на досуге…

Педагог:

– Так вы что, заикаетесь?

– Д-Д… а… да… немножко…

Я три номера сразу отбросил. Не конкуренты!

И так осталось десять человек.

Выходят ещё две девчонки. Ну, одна вообще ничего особенного, а вторая, лет семнадцати, намалевалась, разоделась! С таким попенгагеном, я извиняюсь! Кобыла здоровая! И читает "Ленинградцы, дети мои!". Мощно так. Трубно. Завывая:

– "Ленинградцы, дети мои-и!..".

Педагог говорит:

– Ну я не могу уже больше вам замечания делать. У вас у всех одни и те же ошибки…

– Все на одно лицо! – перевёл я для себя и ещё две фамилии зачеркнул.

А я вам говорил, что не сразу все пришли. Раз! – дверь открылась, и влетает такая лапочка – Сашенька. И сразу, с порога, так озабоченно и испуганно:

– Я с КВНа! Я капитан команды!..

Симпатичная такая девочка… И я сразу же ей:

– Да что ты, лапочка! садись! Успокойся! Что ты, деточка моя!..

Она потом меня спросила: "Почему ты меня «лапочка» называешь? Мне так приятно…". Ну ладно… Высокомерная слишком!.. Я сразу же по лицу руководителя увидел, что эта тоже не вызывает восхищения, и вычеркнул и её.

Потом вышел Тима. Восемнадцатилетний пацан. Копия – баба! Манеры все… плавные движения… Голос такой мягко-расслабленный, с растягиванием слов на «а», «о». Маленький шпенд такой… с отставленным таким задом. На вопрос, что он будет читать, начал:

– Да ну… Да бросьте вы… Ну, ладно… Я прочитаю… Ну так уж и быть…

Что-то прочитал…

Руководительница говорит:

– Ну что ж, ты неплохой мальчик, но мы ещё на тебя посмотрим…

Я и этого вычеркнул.

Предпоследней вышла Галка Деникина. Та, что из Дома пионеров. Она хорошо поёт русские романсы, но слегка сутулится…

В общем, всё было в меру, и я её не стал вычёркивать, а тоже пошёл к доске и прочитал:

Это была – труба! Это был – финиш! Там умерли все! Я для чего эту пародию прочёл? Мне нужно было выделиться из массы и раскрутить руководительницу на беседу, а то она всех отшивает и отшивает. Всё обычно!

– Ты знаешь, – начала она, – такой хороший стих… А почему ты задел такую тему?

– Ну, – отвечаю, – перестройка же сейчас! Сколько раньше вешали значков этих…

Я-то знаю – у них там решается, у педагогов, вопрос – переходить на хозрасчёт или не переходить. А по правде, у меня, кроме этого стихотворения, ничего в запасе и не было. Помните, сценку в классе пятом играл – вот и использовал…

– А кто это написал? – спрашивает она.

– Да я и не помню, – отвечаю. – Это только отрывочек… Но не все же просто так ордена получали… – завожу её, и она тут же включается: