Аркадий Лапидус - Любимец Израиля. Повести веселеньких лет

– Прихожу я в первый день на подготовительные курсы, – говорит Юра, захлёбываясь от возбуждения. – Я один и Тима. То ли Родословский, то ли Богословский. Шестнадцать человек наша группа. Из них двое нас, пацанов, остальные все – бабы. Каждая из себя – актриса. Это – убиться веником! Например, Марина некая:

– Ой, девчонки, да ладно!.. Да бросьте вы, пожалуйста!..

У неё всё время рука этак театрально отставлена, и пальчики так капризно оттопырены…

– Я вот уже третий год поступаю и никак не могу поступить… Там я плохо была подготовлена… Там я тоже… Тут он меня неправильно понял…

Ну ладно!..

В группе одна женщина – двадцатипятилетняя, вторая – двадцать три года. Остальные все по восемнадцать, по девятнадцать лет и две десятиклассницы.

Пришло не шестнадцать, а четырнадцать или тринадцать. Педагог рассадила всех по дефектам дикции, спрашивает:

– Ну, кто пойдёт к доске первый?

Тима кричит:

– Микельбанд! Микельбанд!

Все балдеют. Хихикают напряжённо.

Я веду себя тише воды, ниже травы. Это потому, что все показывают свою эрудицию, гениально разговаривают, и меня это убило наповал. Покоробило сразу! Галка из Дома пионеров тоже хотела влезть в эти театральные дебаты, а я ей говорю:

– Галка, если ты рядом со мной сидишь, то слушай меня внимательно. Сиди спокойно. Уверенно! Самое главное – уверенно! Не надо принуждённого натянутого балдежа. Смешно будет – засмейся, не смешно – не смейся. Не надо искусственно ничего делать. Искусственно – не надо! Всё должно быть естественно.

Она говорит:

– Я так не привыкла. В Доме пионеров в комсомольском штабе что ни слово, то нужно смеяться. Иначе – не свой!

– Сиди спокойно, – говорю. – Надо приучаться к нормальной здоровой непартийной жизни.

– Ну хорошо, – говорит. – Я буду только тебя, Микельбанд, слушаться.

– Ну вот! Слушай меня – всё будет хорошо!

Сидим…

Педагог говорит:

– Упражнение "Давайте познакомимся!" начали! Ну, давайте:

– Юра Микельбанд! Семьдесят первого года рождения!..

И так далее…

Поахали над теми, кому двадцать пять и двадцать три, и тут заходит девушка. Это вообще – финиш! Я сейчас показывать буду! Худая-худая. Рост метр девяносто или выше. Всё на ней висит… По профессии – педагог по русскому и литературе. Страшненькая, в угорьках, волосы в комочек стянуты, рёбра во все стороны, вся какая-то – одни кости… Движения все угловатые и неожиданные. Резкие и несуразные. Ну, полное отсутствие пластики! И хромает-то она на одну ножку, и приятно косит…

– Я, – говорит, – уже восемь лет поступаю. И мне говорят: "Тут вы немножко не так сделали, тут вы немножко не то сделали… Вы, пожалуйста, может, вот здесь вот по-другому сделаете…". И меня выгоняют… Ну, не выгоняют, но говорят: "Пройдите… На следующий год поступайте… Может быть… Вдруг…"

Я сразу смекнул, что на эту можно не обращать внимания: это не мой конкурент. Тем более, что она сразу к доске вышла и нежным таким, застенчивым голосом говорит:

– Я буду стихи читать!

Педагог ей:

– Ну, пожалуйста, читайте!

Педагог терпеливый – дослушивает всех до конца, указывает на ошибки и не показывает вида, что это безнадёжно. Вот она и начала читать. Тоненько так, отчаянно и с таким чувством, что мне даже стыдно стало:

– "Били копыта, пели будто – гриб, граб, гроб…" И всё в том же духе. Всего Маяковского. И потом отчаянно так и безнадёжно:

– Ну как я? А я что – хорошо? А где у меня ошибки?..

Я – ноль эмоций. Нарисовал на бумажечке шестнадцать цифр и одну вычеркнул сразу.

Вторая девочка – Марина. Которая всех заводить сразу начала. Резко так. Взахлёб. Лихорадочно как-то и с боязнью, что её прервут:

– А давайте нашу группу назовём так-то… А давайте, чтоб она была это самое…

И главное, когда руководительницы подкурсов нету, то она молчит и этак свысока поглядывает. Но стоит только той появиться, так она сразу же начинает организационный свой фонтан разбрызгивать. Научил, видимо, кто-то…

– Ну, давай! – говорит руководительница. – Пойди к доске и стих прочитай!

Она такая неказистая девочка… Тут ни с того ни с сего нос откуда-то растёт… Страшненькая такая – в угорьках. Волосики паклей. Но ведёт себя… Вся такая… Этакий шпендик метр тридцать с кепкой, а на полёте!

Вылетела к доске…

Правая рука к сердцу, левая вперёд. Вся чуть дышит. Бровки немножко подняла с задыхом, лобик наморщила, глазки засияли и мягко так, вкрадчиво:

– "Я вас любил…".

И дальше неожиданно отчаянно: