Кендари Блейк: Девушка из кошмаров

Подумаешь, шесть смертей. Дела с подобной статистикой обычно не попадают у меня в список срочных. Но теперь, когда я пустил корни в Тандер-Бее, выбор ограничен несколькими поездками в год, причем в такие места, куда можно обернуться за выходные.

– Значит, убивает оно, подстраивая людям несчастные случаи? – говорит Кармель, перечитывая письмо.

Большинство жертв амбара кажутся случайными. Фермер работал на тракторе, тот заскользил на кирпичах, перевернулся и придавил хозяина. Спустя четыре года жена фермера упала грудью на вилы.

– Откуда мы знаем, что на самом деле это не случайность? До Гран-Марэ далековато ехать просто так.

Кармель всегда называет привидения «оно». Никогда «он» или «она» и редко по имени.

– Можно подумать, у нас есть занятие поинтереснее, – говорю.

Атам у меня в рюкзаке шевелится. От знания, что он там, засунутый в кожаные ножны, острый как бритва и не нуждающийся в заточке, мне делается неуютно. Из-за него мне почти хочется вернуться на то проклятое свидание.

Со времен противостояния с обеатом, когда я узнал, что нож был связан с ним, я… не знаю. Не то чтобы я его боюсь. Я по-прежнему ощущаю его своим. И Гидеон уверяет, что связь между атамом и обеатом рассечена, что призраки, которых я теперь убиваю, больше не попадают к нему, питая его и увеличивая его мощь. Теперь они отправляются туда, куда им положено. Уж если кто что-то и знает, так это Гидеон, сидящий у себя в Лондоне по колено в затхлых томах. Он был с моим папой с самого начала. Но когда мне требуется второе мнение, мы с Томасом отправляемся в антикварный магазинчик и в который раз слушаем рассуждения его дедушки Морврана о том, как энергия удерживается на определенных уровнях и что обеат и атам больше не существуют на одном уровне. Что бы это ни значило.

Так что я его не боюсь. Но иногда чувствую, как его сила выходит наружу и толкает меня. Он чуть больше, чем неодушевленный предмет, и порой я недоумеваю, чего же ему надо.

– Однако, – говорит Кармель, – даже если это привидение, убивает оно только раз в несколько лет. Что, если ему не захочется убивать нас?

– Ну, – робко вступает Томас, – после того как в последний раз мы остались с пустыми руками, я начал работать над этим. – Он сует руку в карман своей армейской куртки и вытаскивает круглый кусочек камня светлой окраски. Камешек плоский, толщиной примерно в дюйм, словно большая толстая монета. На одной стороне вырезан символ, нечто напоминающее модифицированный кельтский крест.

– Рунный камень, – говорю я.

– Красивый, – говорит Кармель, и Томас протягивает камень ей.

Сделано и впрямь хорошо. Резьба тонкая, и отполировано до белого блеска.

– Это приманка.

Кармель передает артефакт мне. Руна, чтобы выманивать их наружу, нечто вроде валерьянки, только не для кошек, а для призраков. Очень умно – если сработает. Перекатываю камень в ладони. Он прохладный на ощупь и тяжелый, как куриное яйцо.

– Ну, – говорит Томас, забирая у меня камень и кладя его обратно в карман, – хочешь испытать его?

Я смотрю на них двоих и киваю:

– Давайте двигать.

Дорога до Гран-Марэ в Миннесоте долгая и по темноте скучная. В свете фар мелькают и пропадают купы сосен, и от наблюдения за этим пунктиром меня начинает укачивать. Большую часть пути в ту сторону я стараюсь спать на заднем сиденье или по крайней мере притворяюсь спящим, временами подслушивая беседу друзей. Когда они шепчутся, я знаю, что речь идет об Анне, но они ни разу не называют ее по имени. Я слышу, как Кармель говорит, что это безнадежно, что мы никогда не узнаем, куда она отправилась, а даже если это возможно, то, наверное, не стоит этого делать. Томас не особенно спорит; он никогда не спорит, если дело касается Кармель. Раньше подобные разговоры меня бесили. Теперь это просто общее место.

– Сворачивай, – говорит Томас. – Кажется, это та дорога.

Я вытягиваю шею, заглядывая через сиденье, пока Кармель опасливо ведет «Ауди» не столько по дороге, сколько по перепаханной полосе грязи для внедорожников. У машины полный привод, но риск застрять все равно остается. Должно быть, на днях тут прошел сильный дождь, в колеях стоят лужи. Я как раз собираюсь сказать Кармель, чтобы плюнула и выбиралась задним ходом, когда в свете фар вдруг появляется что-то черное.

Резко останавливаемся.

– Это? – спрашивает Кармель.

«Это» представляет собой громадный черный амбар, стоящий на краю голого поля, из которого там и сям словно клочки волос торчат мертвые стебли растений. Дом, к которому он относился, равно как и все прочие строения, давно разобрали. Остался только амбар, темный и одинокий, поджидающий нас на краю безмолвного леса.