Николай Крыщук - Пойди туда – не знаю куда. Повесть о первой любви. Память так устроена… Эссе, воспоминания

Я обещал.

Но мне нравится моя нынешняя вольная жизнь, нравятся разъезды и каждодневное единоборство с публикой. Веду себя согласно хитроумной логике Колобка. Два года назад, вместо поступления в аспирантуру, укатился в армию, теперь решил продолжать кататься как сыр в масле в роли почти свободного художника и почти артиста. И деньги приличные: сколько заработаешь. Зачем мне служба с 9 до 17.45 с перерывом на обед и твердым окладом? Это для стариков. В общем, без особых укоров совести, я неблагодарно забываю о лестном, должно быть, предложении.

Через полгода, примерно, там же на Невском вновь встречаю Людмилу Александровну (судьба, в который уже раз, прикидывается случаем). «Вы были в „Детгизе“?» «Нет».

Мое неинтеллигентное и легкомысленное поведение в некотором роде компенсируется чуткостью – я все читаю в глазах Л.А… Совесть, наконец, пробуждается во мне. К тому же, думаю, со школьных лет я просиживаю за столом, пытаясь сочинять стихи и прозу, и твердо уверен, что буду литератором (никаких метаний и поисков своего призвания – публика разочарована). Почему бы и не быть поближе к тому месту, где пекутся книги?

Иду в издательство.

Мое место занято, но я получил столь горячие характеристики из университета (читай, доброжелательно относящейся ко мне Л.А., которая, как потом выяснилось, была сокурсницей тогдашнего главного редактора «Детгиза»), что издательство не хочет со мной просто так расставаться. Может быть, я напишу внутреннюю рецензию? Мне вручают рукопись повести Р. Кинжалова из жизни народа майи.

О функции внутренней рецензии я имел самое приблизительное представление, вернее, не имел никакого. Приступил к работе так, как будто получил заказ на статью из «Нового мира». Недели три оттачивал стиль.

Полагалось, как я думал, проявить эрудицию в области незнакомого мне до сих пор материала. Неплохо пожурить автора за допущенные неточности с высоты своего спокойного, давно приобретенного знания.

Тут меня ждала неудача: автор был профессиональным историком, узкой при этом специализации. В картотеке «публички» я чаще всего попадал на фамилию Р. Кинжалова, прочие же статьи о культуре и истории майи имели уважительные отсылки к книгам того же ученого. Я узнал много нового, но от моего высокомерия, к счастью, не осталось и следа. Спасибо Р. Кинжалову.

Месячный труд, однако, не пропал даром: рецензия понравилась. Замечания мои были выполнены со скромным достоинством, касались исключительно композиции, языка и проработки экзотических характеров. Стиль рецензента поражал неуместной отточенностью.

Мне тут же вручили вторую рукопись, на этот раз начинающего автора из провинции С. Мосияша. Это была повесть о детстве дедушки Крылова. Я снова узнал много нового, однако не признаваться же в этом рецензенту. Чувствовал себя уже более раскованно, над рецензией однако проработал снова месяц.

В итоге, издательство предложило мне сотрудничество. Место редактора было по-прежнему занято, но временно пустовало место автора в серии книг «По дорогим местам». Книги этой серии посвящались писателям, жившим в Петербурге. Не хотелли бы я написать для издательства книгу?

Свою петушиную радость я, как мне казалось, умело скрыл. «Пожалуй». О ком? Конечно, о Блоке. Я о нем и диплом в университете писал. «Ну, вот и отлично».

Счастливый, я вышел на Литейный и тут же столкнулся с бородатым светлоглазым учеником Дара Лешей Ельяновым. Он в то время был составителем альманаха «Молодой Ленинград», ему через Саню Лурье я прислал из армии свою рецензию на первую пластинку песен Новеллы Матвеевой – в общем, мы были знакомы. Рецензию из-за стилистического импрессионизма зарубил главный редактор Кочурин, но сам Леша и ко мне, и к моему тексту относился по-доброму.

Я выдохнул радостную для себя новость чуть ли не вместо приветствия. «И договор заключили?» – спросил Леша. Он коротко объяснил мне сомнительность, если не иллюзорность моего успеха. Это было для меня новостью. Получалось, что без договора отношения с издательством вроде как и не отношения. В следующий раз меня могут просто не узнать.

От моей природной доверчивости не осталось и следа, зато заговорила природная же готовность к обиде. Я развернулся и вместе с Ельяновым снова вошел в парадную Дома детской книги, где слева на первом этаже, как я узнал позже, была отличная библиотека, справа гардероб, а из глубины доносился запах вполне пристойной столовской пищи. Тогда буфет «Детгиза» казался мне местом не менее заповедным, чем кабинет главного редактора. И все же, преодолевая робость и предчувствуя провал, я стал подниматься на третий этаж.