Джесси Бёртон - Муза

Вопросы о жизни в Тринидаде, заданные Памелой во время ланча, стали для меня свидетельством того, сколь скудными были ее знания о разных уголках Британской империи, почерпнутые из школьной программы, да и по окончании школы. Но нельзя было отказать Памеле в искреннем любопытстве: она спрашивала о погоде, о воздействии тепла и влажности на книги, на одежду, о том, какую пищу готовила для меня мать и какую музыку я слушала и с какими людьми водила знакомство. Одним словом, вопросы Памелы заставили меня осознать, как далека я теперь была от всего этого. Конечно, я вспомнила Синт, наше долгое совместное путешествие, вспомнила и о нашей дурацкой размолвке; мне казалось, я вот-вот заплачу, поэтому я побуждала Памелу говорить. Она рассказала мне о своей матери-портнихе и об отце-грузчике, перетаскивавшем мясо на рынке в Смитфилде [47]. Оказалось, у Памелы пять братьев – и сестра, умершая, когда Памеле исполнилось восемь.

– Можно я спрошу, Оделль: у тебя есть парень? В последнее время ты сама не своя.

Я колебалась. Конечно, мне очень хотелось говорить о Лори, о любви, о том, что человек при этом чувствует и была ли я влюблена.

– Нет, – сказала я вместо этого. – У меня нет парня.

Памела прищурилась.

– Ладно, держи свои секреты при себе. А вот у меня есть парень. Билли. Он работает за сценой в «Полуночниках», но я не думаю, что ты бы туда пошла.

– Почему? – спросила я.

Памела расхохоталась.

– Ну, ты ведь слишком благоразумна, чтобы тратить свою молодость, танцуя в разных там клубах.

Я засмеялась в ответ, ощутив в ее комментарии настоящую лесть, почувствовав, что она впервые готова была признать, что я умна и обладаю определенным статусом. И в то же время я представила себе, как мы с Лори танцевали в том самом клубе и как пот струился по нашим спинам.

Памела гордилась Билли – готова была демонстрировать его всем, как медаль, но, думая о мужчинах, встречавшихся мне в Лондоне, я предполагала, что медаль эта скорее бронзовая, чем золотая. Шли дни, мы с Памелой по-прежнему перекусывали сэндвичами, книга рассказов Спарк так и оставалась недочитанной, но, к своему удивлению, я начала проникаться к Памеле сочувствием, а ее общество мне теперь даже нравилось. «У Билли большие планы», – то и дело повторяла она, но никогда не уточняла, какие именно планы у ее распрекрасного Билли. Мне показалось, что, по всей вероятности, сама она в эти планы не входила.

Рид позвонил Лори, чтобы сказать, что ему «несказанно повезло» с музеем Прадо в Мадриде, и попросил Лори приехать в Институт как можно скорее. В то утро, когда его пригласили в Скелтон, он уже ждал меня на скамейке в центре площади.

– Привет! – воскликнула я, садясь рядом с ним. – Ты рад, что появились новости о девушках со львом?

– Есть немного, – с улыбкой ответил Лори.

Когда он наклонился, чтобы меня поцеловать, проходивший мимо человек громко прищелкнул языком. Я не была уверена на сто процентов, но мне послышалось, что прохожий сказал слово «мерзость». Мы не обратили на него внимания; я вообще не собиралась ничего говорить, хотя мне бы очень хотелось высказаться, но я подумала: может, у Лори найдется пара слов по этому поводу?

– Ну, давай, – сказала я, когда стало понятно, что Лори то ли ничего не заметил, поскольку у него и в мыслях не было, что такой комментарий может относиться к нему, то ли не считал этот инцидент достойным внимания. – А то пропустишь свою встречу с мистером Большой Шишкой. Но ты иди первый, я последую за тобой.

– Почему?

– Не хочу, чтобы Памела про нас узнала.

– Ты меня стесняешься? – спросил Лори.

– Конечно нет, – со смехом ответила я. – Просто… ну, если она узнает о тебе, то житья мне вообще не даст.

Сидя за столом и радуясь, что перехитрила Памелу, я думала только о том, что происходит в кабинете Рида у меня над головой. Меня разбирало любопытство насчет картины Лори. И хотя моя мама всегда говорила, что, если подслушиваешь под дверью, не жалуйся, когда получишь по уху, я знала: сам Рид ничего мне не скажет. Квик в тот день отсутствовала, а рассчитывать, что Лори изложит мне все подробности, не приходилось.

Я поднялась на этаж выше по черной лестнице и, поколебавшись, все-таки заглянула в замочную скважину. Я чувствовала, как участился пульс, боялась, что кто-то из них обернется и услышит меня. Картина Лори стояла на мольберте рядом с письменным столом. Она являла собой идеальный прямоугольник, наполненный буйством красок: киноварь, лаванда, индиго, терракота, лиловатая зелень.