Джесси Бёртон - Муза

Их взгляды встретились на несколько секунд, и он отпустил ее руку. Гарольд обошел рабочий стол, сел и расчехлил ружье.

– Тереза, тебе надо было просто попросить.

– Простите, сеньор, – повторила она. – Больше это не повторится.

– Хорошо. Можешь идти. – Она была уже в дверях, когда он спросил: – Где моя жена?

Тереза развернулась, от страха у нее схватило живот.

– Она на рынке, сеньор.

– В шесть вечера? – Он снова зачехлил ружье и отъехал в кресле.

– Потом она собиралась зайти в церковь.

– В церковь?

– Да. La iglesia de Santa Rufina [44].

Он хмыкнул.

– Ты же знаешь, миссис Шлосс слаба здоровьем. Если она куда-то уходит, ты должна мне говорить. Держи ее в поле зрения.

– В поле зрения?

– Приглядывай за ней. Дождись ее возвращения и передай ей, что я уехал в Малагу по делам. Она поймет.

– Да, сеньор.

– Олив с ней в церкви?

– Да.

– Я рад, что они проводят время вместе. – Он положил ружье на стол. – Тереза, мне нужен твой совет.

– Да, сеньор?

– Как, по-твоему, отнесутся деревенские к тому, что мы устроим для них вечеринку?

Тереза нарисовала в своем воображении нечто гламурное, чего местные никогда не видали, и себя, главного организатора, в центре события. Это положит конец насмешкам – «цыганское отродье», «приблудная». Всемогущество Гарольда и Сары Шлосс отразится на ней, и она тоже станет персонажем прекрасного цветного кино.

– Думаю, это было бы здорово, – ответила она.

Она поспешила обратно на кухню проверить рагу и слышала, как хозяин расхаживал в своей спальне, до гардероба и обратно, как останавливался, чтобы примерить очередной наряд. Он появился в великолепном костюме пшеничной расцветки и голубой сорочке, контрастировавшей с темными волосами и подчеркивавшей его особую изысканность.

Когда его автомобиль уехал под рев мотора, Тереза снова ощутила тяжесть в животе от подслушанного вопроса Harold, bist du es? – это был секрет, ей доверенный, который она должна была хранить, и оба это отлично понимали. После него остался слабый запах одеколона. И пронзительное, янтарное воспоминание о кожаных креслах и темных углах.

Когда Тереза вернулась домой, Исаак в спальне упаковывал рисовальные принадлежности. В кухне стояла закрытая простыней картина, не предназначавшаяся для посторонних глаз до завершения работы. Сара уже ушла, а Олив сидела за столом. Она выглядела уставшей, и Тереза краем глаза заметила, что ее руки находятся в постоянном движении. В голове у Терезы никак не соединялись этот непоседливый отрепыш и неспешный, уверенный в себе художник на чердаке. Интересно, нарисовала ли она что-то новенькое и удостоится ли Тереза это лицезреть?

– Ваш отец спрашивал о вас, – обратилась к ней Тереза. – Я сказала, что вы с матерью пошли в церковь Святой Руфины.

– Где это?

– На деревенской площади.

– Мама про это ничего не знает. – Олив поднялась. – Я должна опередить отца.

– Он уехал.

У Олив вытянулось лицо.

– Ну да. – Она снова села.

– Вам нравится позировать? – спросила Тереза.

– По-моему, из меня плохая модель. Кто получает удовольствие, так это моя мать.

– Вашего отца картина наверняка порадует.

– Возможно. Если она чего-то стоит. Исаак мне ее не показывает.

– Ваш отец… он хочет устроить вечеринку.

Олив простонала.

– Он так сказал?

– Вы не против, сеньорита?

– Ты не видела вечеринок моих родителей. Уж лучше пойти в церковь.

Она была не в духе. Может, они с матерью поцапались во время сеанса позирования, подумала Тереза. Одно ей было ясно: если Сара создана, чтобы себя демонстрировать, то Олив скорее наблюдательница.

Тереза подошла к рабочему столику, взяла нож и начала шинковать лук.

– Вы слышали про святую Руфину? – спросила она в надежде отвлечь юную хозяйку от мрачных мыслей.

Олив бросила взгляд в темный коридор – где-то там Исаак расхаживал по комнате.

– Нет.

– Это история двух сестер-христианок. Они жили в Севилье в… la época romana … как сказать по-английски?

– В эпоху Древнего Рима.

– Да. Они делали горшки и миски. Римляне заказали им горшки для своего языческого праздника. А они ответили: «Мы не будем. Мы делаем горшки только для своих». И разбили маску богини Венеры.

– О господи!

– Их схватили. Юсту посадили в колодец, а Руфину заставили сражаться со львом.

Тереза не без удовольствия про себя отметила, что Олив замерла и внимательно ее слушает под аккомпанемент танца черных теней на стене и шкворчащего лука на сковородке.