Джесси Бёртон - Муза

– Тебе не нравится. – Олив поджала губы. – Я знаю, мне надо было еще поработать над фруктовыми деревьями. И, наверно, не хватает в саду людей…

– Мне нравится, – произнесла Тереза. Они постояли молча. – Вы… этим занимаетесь, сеньорита?

Олив задумалась, укладывая картину на кровать бережно, как возлюбленного.

– Меня приняли в художественную школу, – сказала она. – Я послала свои работы и получила приглашение.

У Терезы округлились глаза.

– Но вы же здесь?

– Да. Я здесь.

– У вас un gran talento [40].

– Про это я ничего не знаю.

– Если бы у меня были деньги, я бы купила вашу картину.

– Правда?

– Я бы гордилась, что она висит у меня на стене. Почему вы не пошли в школу?

Олив отвернулась.

– Не знаю. Забавно. Перед самым отъездом в Испанию я купила масляные краски… ярко-зеленая, алая, ночное индиго, сливовая, серебристо-серая… я никогда раньше не пользовалась этими цветами, а тут выбрала одну за другой и положила перед кассиром. Я как будто знала , что именно здесь они мне пригодятся. Что они выразят мои страхи и мечты.

Тереза казалась совершенно сбитой с толку.

– Тере, это трудно объяснить. Мои родители, подруги в Лондоне… А здесь что-то щелкнуло. Как будто эта картина уже сидела в моей голове и сейчас вдруг вышла на свет божий. Никогда прежде я не была так увлечена тем, чтобы это выразить .

– Ясно.

– Но сейчас, когда дело сделано, когда она из меня вышла… меня не оставляет мысль, что краски сотворили это сами. Что я тут ни при чем.

– Неправда. Это все вы. Если бы я взяла эти краски, ничего бы не получилось. А вы – совсем другое дело.

Олив улыбнулась:

– Спасибо за добрые слова.

– У вас есть еще картины?

– Здесь нет, зато есть… – Из одного саквояжа она достала большую тетрадь и протянула гостье.

Тереза листала страницы и видела миниатюрные наброски рук и ног и глаз, бутылок, кошек, деревьев, цветов, – всё в реалистичной гравированной манере, совершенно отличной от картины. А дальше были портрет Сары с надписью Мама, Лондон , совместный портрет ее с Гарольдом, а также пастельный натюрморт с лимонами, принесенными в день их знакомства.

Тереза показала на лимоны.

– Я спрашивала вас, куда они делись, а вы ответили: «Не знаю».

Олив покраснела:

– Прости.

– Вы их украли?

– Хочешь – называй так.

– Почему вы делаете из этого секрет?

– Это не секрет. Просто я… никому не сказала. Кроме тебя.

Тереза просияла, зарывшись поглубже в раскрытую тетрадь. Люди были такие живые, что казалось, сейчас выскочат навстречу. Она продолжала листать, и ее внимание остановилось на развороте с двойным изображением брата: Исаак колет дрова и Исаак с кружкой кофе .

У Терезы защемило сердце, и тут Олив вырвала тетрадь у нее из рук.

– Это всего лишь наброски, – сказала она.

Под ними колокольчиком прозвенел Сарин смех.

– Что вы сделаете с картиной? – спросила Тереза.

– Какая ты практичная. Не все должно преследовать цель или выгоду.

Тереза вспыхнула, потому что она рассуждала именно так, прагматично, как шакал в поисках ребрышка. Защитная реакция, которую она почувствовала в ответе Олив, ее озадачила. Будь у нее хоть половина такого таланта, она уже была бы не здесь, а в Барселоне.

– Будете прятать под кроватью, чтобы ее никогда не увидели?

– Нет конечно.

– Так показали бы прямо сейчас. Повесьте ее на стену.

Олив вся подобралась и присела рядом с «Садом». Старый матрас просел под ней, и Тереза вдруг подумала о том, какая убогая кровать и как глупо, что молодая хозяйка с этим мирится, тогда как может себе позволить кое-что получше. Предложить, что ли, вместе съездить в «Калле Лариос» в Малаге и купить новый матрас? Перепробовали бы один за другим, пока не нашли бы самый подходящий. Однако Тереза промолчала, а перед глазами еще стоял портрет брата, очерченный проворным карандашом.

– Я не хочу, чтобы он висел у меня на стене, – сказала Олив.

Тереза нахмурилась. Неубедительное возражение. Она подошла к кровати и остановилась, руки в боки.

– Вы можете ее продать в Малаге, сеньорита. Заработать деньги.

Олив завела глаза к потолку:

– Деньги? Они у нас уже из ушей сыплются.

У Терезы кровь прилила к щекам.

– Вы могли бы уехать.

– Но мне нравится здесь.

– Париж. Лондон. Нью-Йорк…

– Тере, я не хочу, чтобы люди о ней знали. Понимаешь?

– Будь она моей, я бы ее всем показывала.

Олив мельком взглянула на картину.