Максим Осипов - пгт Вечность

Может Бетти щелкнуть надгробия на телефон? Нет так нет. А теперь пусть Эльза ее послушает. И Бетти изложила сестре то немногое, что знала о берлинском периоде жизни отца. Про то, что была возможность семью с собой увезти, не стала упоминать.

– Весьма интересно, – произносит Эльза как будто задумчиво, не поднимая глаз, но голос-то, голос дрожит, и руки дрожат, наверное. Зачем иначе она их в карманы засунула? Повторяет: – Весьма интересно. Но почему сейчас?

Только не надо про perestroika и остальную чушь, думает Бетти.

– Почему не раньше, пока была Анна жива?

Бетти разводит руками: что сделаешь, ну вот так.

– Слушай, Эльза, я понимаю, что ты несколько… удивлена, ошарашена и т. д., однако жизнь такова, что в ней разные вещи случаются. Надо уметь принимать ее как она есть, не правда ли? Для меня это тоже все был сюрприз. – Бетти взглядывает на часы: – Я билеты на оперу заказала. Ты любишь оперу?

Эльза смотрит совсем как-то странно, непонимающе. Да, видимо, дура, и трудная.

– Я думала, все вы любите музыку. – Постоянно с ней надо оправдываться. – “Волшебная флейта”. Это опера Моцарта.

– Я хохшуле окончила как преподаватель музыки, – наконец отвечает Эльза. С места, однако, не трогается.

– Да? Почему бросила?

– Я не бросила. Я окончила.

Ладно, об этом тоже после поговорим. Они так и будут по разные стороны кассы стоять? – Эльза пожимает плечами: ей удобно и тут.

Что-то пошло не по плану. Надо все уже карты на стол выкладывать.

– Во-первых, давай на какое-то время оставим отца. Тем более он нездоров – у него опухоль. – Эльза и ухом не повела. С ней приходится, как с гаишниками: лепи все подряд, что-нибудь вдруг да сработает.

Во-вторых, сама Бетти узнала о существовании сестры буквально на днях, разыскала ее, примчалась в Берлин, предлагает ей дружбу, от чистого сердца: с ней, с Бетти, пусть Эльза поверит, дружить хорошо. – Опять никакой реакции. Довольно невежливо.

– В-третьих, как говорится: все мы не без греха. – В этом месте Бетти слегка понижает голос: чувство вины в них тут с детского сада вдалбливают. – Посмотри, человек не нанес никакого вреда интересам Германии. – Бетти ручается, ей он не станет лгать. – Дадим ему шанс, пусть попробует все исправить, выстроить заново.

Кажется, Бетти добилась маленького успеха: Эльза поднимает глаза от кладбищенской фотографии. Но молчит.

– Само собой, – продолжает Бетти, – у Анны уже не попросишь прощения, но… – Бетти не знает пока, что – “но”, и решает включить эмоции. – В-четвертых, и в-пятых, и в-сто-двадцать-пятых, отец был на службе. На то и приказы, чтоб их выполнять. Что же касается Анны… – Вот, она может сказать: в случившемся не было злого умысла, чего-то специально направленного против Эльзы и ее матери. – Знаешь, как говорят: nothing personal, ничего личного. Отец ведь не ради другой женщины оставил вас.

– Nothing personal, – повторяет Эльза с акцентом.

Бетти кажется, что ей удалось уже все узлы разрубить, отбить все мячи. Она снова смотрит на время:

– Сделаем вот как: я проведу с ним беседу, отец тебе позвонит. Потом, если хочешь, конечно, – не думай про визу, билеты и прочее – съездим в Москву. Тебе в любом случае надо у нас побывать, ты же наполовину русская…

Эльза перебивает ее:

– А давайте сделаем так, чтобы вы нас в покое оставили.

Снова уткнулась в свою фотографию. Нас? Кого Эльза имеет в виду? Себя, Анну? Всю троицу? На ее приплюснутой физиономии мало чего прочтешь. Надо дать ей возможность подумать, перевести дыхание: разные люди реагируют с разной скоростью. Поэтому Бетти ее на минутку покинет, пойдет быстренько себе выберет сапоги. У них уже мало времени – пора выдвигаться в оперу.

По какой-то причине именно в этот момент сестрица ее слетает с катушек:

– У нас нет сапог твоего размера, – заявляет отчетливо и ужасно зло.

Бетти уже возле полки “Тиффани”: вот же они. И откуда ей знать, какой Бетти носит размер?

– Нет, говорят тебе!

О'кей, зачем нервничать? А шляпа, может Бетти шляпу себе прикупить?

– Шляпу так забирай! Касса закрыта. Любую бери! – Эльза со звоном захлопывает кассовый ящик, кричит в телефонную трубку: – Такси, поскорей. Не то одна дама, – так и выразилась, eine Dame, – опоздает на оперу.

Черт с ней, со шляпой, со всем, Бетти тут делать нечего.

– Дай тебе Бог здоровья. – Хотела добавить: “И мужа непьющего”. – Удержалась, все равно сестричка ее недоделанная не оценит юмора.

Одна она в оперу не пойдет. Вот еще – чтоб на нее там эти фашисты пялились. Подарит билеты таксисту: на, отдохни культурно, как там тебя – Фриц, Ганс? Улетит в Москву поздним вечером. По дороге придет кое-как в себя, дочитает рассказ про любовь, к концу ей он сильно меньше понравится.