Анна Зегерс - Восстание рыбаков в Санкт-Барбаре. Транзит. Через океан

Я едва узнал дирижера, так изменилась его внешность оттого, что он снял темные очки. Казалось, ледяной мистраль выветрил его, окончательно превратив в скелет. И все же старик был аккуратно причесан на пробор. Он подошел ко мне, дрожа от радости.

— Вам следовало раньше начать хлопоты, — сказал он. — Сегодня я уйду отсюда с транзитной визой в кармане.

Дирижер прижимал к бокам локти, боясь, что в этой давке помнут его черный сюртук.

Вдруг люди, столпившиеся в вестибюле, стали громко выражать свое возмущение. В дверях показалась моя соседка по номеру, одетая, как всегда, вызывающе ярко. Она небрежно вела на поводках своих догов. Привратник, который уже знал, что консул охотно ее принимает, с тупой почтительностью отодвинул стол, чтобы пропустить ее на лестницу, словно эти два дога были ее поручителями, чудом превращенные в собак. Я воспользовался образовавшейся брешью и, проскочив вслед за дамой с догами, бросил на стол привратника заполненную анкету на имя Зайдлера, известного под псевдонимом Вайдель. Привратник закричал и хотел было задержать меня, но увидев, как ласково меня приветствуют собаки, пропустил в секретариат консульства.

Я снова попал в приемную. Собаки напугали полдюжины маленьких еврейских детей, которые с плачем прижались к своим родителям и бабушке, желтой неподвижной старухе, такой древней, что, казалось, не Гитлер изгнал ее из Вены, а эдикт королевы Марии-Терезии. На шум из кабинета вышла молоденькая девушка, которая, должно быть, всю войну, все это время разрухи и опустошения, провела на каком-нибудь небольшом облачке, таком же нежном и розовом, как ее личико. Улыбаясь и шурша ангельскими крыльями, она повела всю семью в кабинет консула, но лица взрослых оставались по-прежнему мрачными. Хотя я и сам в эту минуту был заражен транзитной горячкой, одурманен погоней за визами, я все же почувствовал устремленный на меня пристальный взгляд. Я силился припомнить, где я встречался с человеком, который теперь спокойно разглядывал меня, видимо, потому, что уже успел изучить всех остальных ожидающих и ему больше нечем было заняться. Шляпу свою он держал в руке. Вчера в Бюро путешествий я не мог заметить, что он почти лысый. Мы не поздоровались, мы только насмешливо улыбнулись друг другу, потому что понимали, что волей-неволей еще много раз встретимся, поскольку оба добиваемся получения транзитных виз, и что одно это накрепко связало наши жизни вопреки нашим склонностям, желаниям и даже самой судьбе. В приемную консула вошел дирижер, на щеках у него выступили красные пятна, он весь подергивался, лихорадочно пересчитывая фотографические карточки, и бормотал, обращаясь ко всем присутствующим:

— В гостинице их было двенадцать. Клянусь вам.

Моя соседка по номеру решила не терять зря времени — она вынула щетку и принялась чесать собак.

Мне стыдно вам в этом признаться, но сердце у меня отчаянно колотилось. Скажу откровенно, я не обращал внимания на людей, которые, задыхаясь от волнения, входили в эту приемную. «Как бы ни выглядел человек, который зовется консулом, — думал я, — он имеет надо мною власть, это бесспорно. Правда, власть консула ограничена территорией страны, которую он представляет, но его отказ в транзитной визе будет для городских чиновников и сотрудников других консульств равноценен волчьему билету. И мне снова придется бежать, придется расстаться с еще не завоеванной мною возлюбленной».

Но когда выкрикнули фамилию Вайдель, я успокоился. Я больше не боялся ни разоблачения, ни отказа. Я почувствовал огромную, непреодолимую дистанцию между тем, кого вызвали, и консулом, человеком из плоти и крови — пусть из высохшей плоти и жидкой крови, — неподвижно сидящим за столом.

С любопытством, как бы со стороны вслушивался я в это обращение к привидению, в это заклинание тени, давным-давно сошедшей в призрачный город мертвых, украшенный рядами крестов со свастикой.

Но консул разглядывал меня, живого, стоящего между ним и тенью Вайделя, с холодным вниманием.

— Вас зовут Зайдлер, а пишете вы под именем Вайделя. Почему?

— У писателей это часто бывает, — ответил я.

— Что заставило вас, господин Вайдель-Зайдлер, добиваться мексиканской визы?

На этот строгий вопрос я ответил со скромной откровенностью:

— Я ничего не добивался. Я принял ту визу, которую мне предложили первой. Меня это устраивало.

— Скажите, пожалуйста, господин Вайдель-Зайдлер, почему вы никогда не хлопотали об американской визе, которую вы могли бы получить как писатель, подобно большинству ваших коллег?