Анна Зегерс - Восстание рыбаков в Санкт-Барбаре. Транзит. Через океан

— Что ж, отправляйся назад, откуда ты приехал, а затем вновь приезжай в Марсель.

— Да ведь этого-то я как раз и не могу сделать, — простонал Пауль, — ведь на том удостоверении, без которого мне никуда не проехать, стоит штемпель «безвыездное пребывание в Марселе»… Да перестань ты наконец смеяться!.. К счастью, нашлись друзья, причем весьма влиятельные, которые взялись уладить это дело. Ведь в конце концов у меня есть данже-виза.

Это слово прозвучало для меня как пароль. Я сразу вспомнил, как мы с Паульхеном сидели вдвоем в Париже, в кафе на Карфур де ль’Одеон. Мне показалось, что это было во время оно. После этого я мотался с бумагами покойного Вайделя по всей Франции и в конце концов воспользовался его именем. Впрочем, с тем же успехом я мог бы присвоить и любое другое имя, окажись оно мне полезным. Впервые я снова вспомнил о самом Вайделе, об умершем Вайделе, с благоговением и печалью.

— Скажи-ка, Пауль, почему ты не пришел тогда, как мы условились, в «Капулад»? — спросил я. — С твоим другом, ну, с этим Вайделем, получилась скверная история.

— Ах, — ответил Пауль, — этот мир вообще скверный.

— Да, мир достаточно скверный. А ведь Вайдель получил в мексиканском консульстве визу, настоящую визу.

— Ну да? Просто удивительно! Разве у него виза не в Штаты? Ведь в Мексику едут только…

— Знаешь, Пауль, мне кажется, ты был тогда прав, я ведь ничего не смыслю в искусстве, но думаю, что твой друг, этот Вайдель, умел писать.

Паульхен как-то странно взглянул на меня.

— Ты точно выразился, когда-то он действительно умел писать. А его последние вещи — как бы это сказать… они куда бледнее…

— Повторяю, Пауль, я ничего в этом не смыслю. Я прочел только одну вещь этого Вайделя… Последнее, что он написал. Я, конечно, ничего не смыслю, но мне понравилось…

— Как она называется?

— Не знаю.

Тогда Пауль сказал:

— Сильно сомневаюсь, чтобы человек его типа смог бы написать что-нибудь толковое в Мексике.

От изумления я не мог слова вымолвить. Теперь мне нечего было стыдиться того, что мы встретились так холодно. Ведь он даже не знал, что Вайдель погиб! Может быть, он и не мог ничего узнать о Вайделе в водовороте войны?.. А может быть, все-таки мог?.. Во всяком случае, должен же он был всех расспрашивать, искать, никому не давать покоя. Ведь погибший был его товарищем. Теперь я еще лучше понял, почему у Вайделя не было охоты продолжать всю эту канитель. Видно, они все уже давно его бросили, и он оказался совсем один…

— Главное, у него есть виза, — сказал Пауль.

Мы помолчали, и, пока мы молчали, голова у меня гудела.

— С визой у него тоже не все в порядке, — сказал я. — Виза выдана ему на его писательский псевдоним…

— Такие случаи встречаются сплошь и рядом. Так, значит, Вайдель не его настоящая фамилия? А я и не знал.

— Ты многого не знаешь, Пауль. — Я посмотрел ему прямо в глаза и подумал при этом: «Ты просто глуп, Паульхен, — и больше ничего. Вот в чем твоя беда. Это твой тайный недуг. А ведь я не сразу догадался об этом, потому что ты умно разговариваешь и расхаживаешь с умным видом. Но глупость так и светится в твоих карих глазах…»

— Как же его настоящая фамилия? — спросил Пауль.

Я подумал: «Жив ли твой друг или нет, это тебя не интересовало, а вот эта болтовня насчет псевдонима вызывает у тебя живейший интерес».

— Его зовут Зайдлер, — сказал я.

— Просто удивительно! — воскликнул Паульхен. — Брать псевдоним Вайдель, когда тебя в действительности зовут Зайдлер! Я поручу нашему комитету заняться этим случаем — я там имею некоторый вес.

— Если бы ты смог уладить это дело, Паульхен! Ведь у тебя в руках такая власть!.. Ты имеешь такое влияние на многих людей!

— Да, конечно, я имею некоторое влияние в определенном кругу. Пусть Вайдель к нам зайдет.

«Пауль где-то пристроился, — подумал я. — Укрылся за каким-то письменным столом. Разве не был он всякий раз, как я его встречал, в безвыходном положении? В Нормандии? В Париже? Он глуп, это бесспорно, именно поэтому у него не бывает никаких срывов. Он должен напрячь все свои слабые силенки, употребить весь свой жалкий умишко, чтобы за что-то ухватиться, к кому-то примазаться и таким образом удержаться на поверхности. В Париже он прилип, если мне не изменяет память, к какому-то торговцу шелком, мужу лучшей подруги…»

— Вайделю теперь трудно встречаться с людьми, — сказал я. — Он стал очень замкнут. Уладь ему это дело, что тебе стоит? Ты ведь все можешь, у тебя такой опыт… Нужна ведь только телеграмма…