Анна Зегерс - Восстание рыбаков в Санкт-Барбаре. Транзит. Через океан

Я же чувствовал себя невыносимо скверно, слушая перешептывания этих одержимых манией отъезда людей, особенно когда думал о тех, кто погиб в огне бомбежек или в стремительных атаках блицкрига — тысячи, сотни тысяч человек. А сколько за это время родилось детей без ведома консулов! Погибшим не было суждено стать транзитниками, претендовать на визы. Если кое-кому из обреченных все же удалось спастись и добраться до Марселя, если они, искалеченные и телом, и душой, пришли в этот дом просить убежища, то какой вред будет великому народу от того, что он приютит эти спасшиеся души, — все равно, достойны ли они или недостойны этой чести?

По лестнице, улыбаясь во весь рот, спустились трое первых счастливцев: маленький полный господин и две высокие расфуфыренные дамы. В руках они несли американские визы — их можно было узнать издали по красным полоскам, которые неизвестно зачем перечеркивали наискосок плотную белую бумагу. Эти красные полоски, напоминающие ленту ордена Почетного легиона, были и в самом деле своего рода орденскими лентами — они свидетельствовали, что их владельцы приобщены к почетному ордену обладателей американских виз. Вслед за этой троицей на лестнице показался тот лысый человек, которого я часто встречал в последнее время. Он с важным видом спустился вниз. В руках у него ничего не было. Меня это удивило. При первом знакомстве с ним мне показалось, что он принадлежит к числу людей, которые — раз уж мир так устроен — во что бы то ни стало добиваются своего. Проталкиваясь к выходу сквозь толпу ожидающих, он заметил меня и назначил мне свидание в кафе «Сен-Фереоль». Затем на верхней площадке появилась моя соседка по номеру с двумя догами. Ее лицо сияло. Она кивнула мне и накрутила на кисть руки поводок, чтобы собаки не тянули ее вперед и она смогла бы перекинуться со мной несколькими словами. Она уже давно перестала быть для меня уродливой, пестро одетой, кособокой женщиной с дерзким лицом, никогда не расстающейся со своими огромными псами. Она казалась мне теперь и более близкой и более далекой, каким-то мифологическим существом, своего рода Дианой консульств.

— Знаете, что выяснилось? — сказала она. — Эти два зверя должны иметь справку, что они действительно являются собственностью граждан Соединенных Штатов. С каким удовольствием я прирезала бы этих собак — ведь из-за них я все еще не могу уехать. Но вряд ли их хозяин поручится за мою репутацию, если я сделаю из них гуляш. Вот мне и приходится ухаживать за ними, купать их и чесать щеткой. Что ни говори, без них мне вообще никогда не получить визы.

При этих словах, малопонятных для окружающих, она ослабила поводок, и доги потащили ее из вестибюля на площадь Сен-Фереоль.

Тем временем часы пробили четверть. Мне было назначено явиться к консулу восьмого января в десять пятнадцать. Сердце у меня билось, как у бегуна на старте дистанции, которую он должен выиграть. Но на этот раз оно колотилось не от страха, а от напряжения. Швейцар пропустил меня, и я поднялся на второй этаж. В приемной было полно народу. Значит, мне еще придется ждать. Как я вскоре понял, все эти ожидавшие приема люди, женщины, мужчины, дети — некоторых из них я видел здесь прошлый раз, в том числе и старуху, всецело погруженную в себя, — принадлежали к одной семье, которая собралась здесь сегодня в полном составе. Все они, даже дети, были сильно взволнованы в тот момент, когда я вошел в приемную; все они дрожали от страха и отчаяния, все они, и старые и малые, что-то шептали друг другу или, во всяком случае, старались шептать, потому что то у одного, то у другого вырывались стон, вздох или всхлипывание. Только древняя старуха — полутруп, вокруг которого сгрудились остальные, — сидела неподвижно, словно мумия. Весь ее облик говорил о близком конце.

Прислонившись к косяку двери, в стороне от этих людей, стоял молодой человек. Он вертел в руках свой берет и ухмылялся. Он понимал, что судьба этой многолюдной семьи поставлена на карту, но его это лишь забавляло и нисколько не трогало. Из кабинета консула вдруг выпорхнуло — так ангелы слетают с трона господня — то юное создание с маленькими грудями и светлыми локонами, что провело всю войну вдали от бед и горя, на розовом облачке. Это создание остановилось у дверей приемной и обратилось к семье строгим голосом, призывая скорее принять какое-то решение. Наверно, таким же голосом ангел призывал бы эти души раскаяться или отправиться в ад. Тогда все, даже малые дети, воздели руки к небу, начали вздыхать и попросили дать им срок для окончательного решения. Я спросил у молодого человека с беретом в руках, что здесь происходит.