Анна Зегерс - Восстание рыбаков в Санкт-Барбаре. Транзит. Через океан

— Ты пришел на редкость кстати! — воскликнула она.

Я был ей благодарен за эти слова, они меня радовали, хотя мое несчастье продолжало меня жечь.

— Представь, мой майор уехал, — продолжала Надин. — Совершенно неожиданно получил приказ. Его отправили на Мартинику… Какая-то военная комиссия…

— Не очень-то заметно, — сказал я, — что ты страдаешь от разлуки.

— Скажу тебе правду, — ответила Надин, — мне он уже надоел. В нем есть что-то в своем роде забавное, и сначала мне с ним не было скучно. Но вскоре он начал мне действовать на нервы. К тому же для меня он слишком мал ростом, да и голова у него маленькая, цыплячья. Вчера мы пошли с ним покупать пробковый шлем, так даже самый малый размер оказался ему настолько велик, что все съезжал на нос… Он прекрасный человек и очень обо мне заботился — ты сейчас сам в этом убедишься. Поэтому я всегда опасалась, как бы у меня не сдали нервы. А теперь мы расстались в самых лучших отношениях. На обратном пути он сойдет в Казе — там живет его жена. Мне он надоел. Но все же он очень хороший человек. В нынешние времена приходится иногда стискивать зубы и делать вид, будто… Сейчас ты поднимешься ко мне и посмотришь, как этот человек обо мне заботился. Я приготовлю такой ужин, какого ты уже давным-давно не едал.

Она по-прежнему жила в своей старой конуре, неподалеку от «Дам де Пари». Мне было совсем нетрудно изобразить непомерное восхищение всеми новыми приобретениями, какие я обнаружил в ее хозяйстве, и тем доставить ей большую радость. В самом деле, все у нее в комнате было новое, начиная от подушек и стеганого одеяла и кончая посудой, спиртовкой и всеми безделушками на туалетном столике с большим зеркалом, самим туалетным столиком и непонятного назначения флаконами из стекла и эмали. Мы раскупорили множество консервных банок и бутылок. Чтобы купить все это в магазине, женщинам целого квартала пришлось бы стоять часами в очередях. Надин всерьез занялась готовкой, которую прерывала лишь для того, чтобы показать мне какие-нибудь туфли или комбинацию либо чтобы прижать мою голову к своей груди. Она спросила меня, не собираюсь ли я уехать и не нужна ли мне помощь.

— Нет, дорогая, я вполне счастлив!

— Быть может, тебе все-таки что-нибудь нужно? Как у тебя обстоит дело с визой?

Я сказал ей, что в настоящий момент мне не нужно никакой визы. На это она ответила, что, если мне когда-нибудь понадобится виза, я должен помнить, что ее школьная подруга работает в префектуре.

Я спросил Надин, не так ли красива ее школьная подруга, как она сама. Надин сказала, что нет, она толстая и серьезная. Затем Надин накрыла на стол, и мы приступили к еде. Это была настоящая церемония, долгая и приятная, она меня утомила и хотя не уменьшила, но приглушила ощущение несчастья.

Значительно позже, когда я думал, что Надин уже давно уснула, я встал и закурил, потому что не мог сомкнуть глаз. Месяц светил в окно, стекло дребезжало в оконной раме, словно мистраль еще свирепствовал. И вдруг совершенно неожиданно раздался спокойный и совсем не сонный голос Надин:

— Не грусти, малыш, не стоит, поверь мне.

Значит, она все-таки поняла, что со мной происходит, и сделала все возможное, чтобы меня утешить.

После этого у меня не было ни малейшего желания кого-либо видеть. К Надин я тоже больше не пошел. Я забивался в дальний угол какого-нибудь кафе, чтобы никто со мной не заговорил. Если в зал входил знакомый, я заслонял лицо газетой. Однажды я даже проколол в газете две маленькие дырочки, чтобы наблюдать за происходящим, оставаясь невидимым. Как-то раз, когда время тянулось слишком долго, я поднялся к Бинне. До чего мучительно тянется время между двумя катастрофами! Сердце, уже не знающее надежды, привыкшее к гонениям, требует новых потрясений.

Я пожалел о том, что заглянул к Бинне, потому что у них сидел врач. Он уже снова был в хорошем настроении.

— А! Вот и вы наконец! — воскликнул он, завидев меня. — Мари тревожится, куда это вы запропастились?..

— Занят своими транзитными делами, — сказал я и сразу же пожалел, что так ответил.

— Как? Вы тоже вдруг решили уехать?

— Во всяком случае, хочу оформить все эти бумажонки.

Мальчик метнул на меня быстрый взгляд. Только по этому взгляду я понял, что он заметил мое появление. Он читал или делал вид, что читает. Врач несколько раз заговаривал с ним, но он не обращал никакого внимания на его слова, словно того и вовсе не существовало. Возвращение врача не произвело на мальчика никакого впечатления. Оно ему было безразлично. Для него этот человек уехал. Он его бросил, он ранил его душу своим отъездом. Он мог хоть тысячу раз вернуться — они расстались навсегда. И ко мне мальчик теперь тоже относился, как к тени, с которой не было никакого смысла ни дружить, ни разговаривать.