Энн Тайлер - Морган ускользает

– Я благодарна тебе за заботу.

– Ладно, – сказал он, – я просто хотел, чтобы все было ясно.

Он присел на подоконник и взял с него тарелку с фасолью.

А на следующее утро исчез – и сам Виктор Эппл, и его одеяла, и брезентовый рюкзак, и картонная коробка с долгоиграющими пластинками. Он даже с матерью не попрощался. Что же, это стало облегчением – в своем роде. После такого разговора вести себя естественно оказалось бы трудно. Да и Эмили с Леоном пора было зажить самостоятельно. Все-таки супружеская пара, а они уже и вправду стали ощущать себя парой. Эмили начала подумывать о ребенке. Леон детей не хотел, но со временем согласился бы. Теперь они могли превратить комнату Виктора в мастерскую, а после отвести ее ребенку. В общем, им повезло, что Виктор ушел.

Эмили не нравилось только, что его лесной, сумеречный запах долго еще стоял в опустевшей комнате.

Нечто подобное происходило в жизни Эмили не один раз. Мужчины вроде бы привязывались к ней, но не к ней самой, думала она. Им нравились их представления о ней. Она помнила юношу, которого встречала на занятиях по логике, – он посылал ей записки с просьбами распускать для него волосы. Ее волосы – масса мертвых клеток, никакого отношения к ней самой не имеющих. «Думай о них как о длинных и тонких ногтях», – холодно писала она в ответ. Эмили не нравилось, когда ее так вот оценивали со стороны – девушка со светлыми волосами, девушка со старомодным лицом. В Нью-Йорке один мужчина пристрастился что ни вечер заявляться, чтобы поесть, в ресторан, где она работала, и каждый раз, как она хотя бы проходила мимо его столика, принимался рассказывать о своей бывшей жене, которая тоже заплетала косы и укладывала их на макушке. Это была история с продолжением. Эмили приносила заказанный им рулет, и он говорил: «Во время нашего второго свидания мы пошли в зоопарк». Она доливала ему в чашку кофе и слышала: «Я совершенно уверен, что на первых порах она меня любила». Через пару недель он перестал появляться, но забыть о его бывшей жене Эмили так и не смогла. Та была ее вторым «я», они поняли бы друг дружку, однако эта женщина улизнула и оставила Эмили отдуваться за нее. Теперь же, вспоминая Виктора, Эмили силилась понять, кто у него был на уме. Не она сама, в этом сомнений нет, – не женщина в старой одежде с прилипшими пушинками, та, что топталась поблизости, подыскивая носы для кукол. Какая-то другая, которая выглядела как Эмили, но могла впустить в свою жизнь большее число людей. Бедный Виктор! Какая жалость, думала Эмили. И удивлялась, как сильно скучает по нему. Вообразить себя любящей кого-то, кроме Леона, она не могла, однако, заканчивая куклу, мечтая, чтобы кто-нибудь опробовал ее, Эмили думала о Викторе и о писклявых дуэтах с ним. Она вспоминала, как сестры Красавицы скоморошничали на том первом дне рождения, пока Леон расхаживал рядом.

С Леоном не очень-то поскоморошничаешь.

Она натянула на Гину майку, розовые вельветовые ползунки, зимний комбинезон. Застегнула красные ботиночки. Гине не терпелось очутиться на улице.

– Мы покачаемся на качелях? – спросила она.

– Не сегодня, лапушка.

– Я хочу на качелях покачаться.

– Может быть, завтра.

– А почему не сегодня?

Ей уже почти исполнилось два года. Эти ужасные двухлетки: они норовят все делать по-своему. Впрочем, о Гине такое можно было сказать в любом возрасте. Каким-то образом это малое дитя ухитрялось загонять родителей, и под вечер оба едва не валились от усталости с ног. Наверное, они что-то неправильно делали. Другим людям так туго вроде бы не приходилось.

Эмили надела пальто, повязала голову шарфом. Стоял промозглый февральский день, даже в квартире было холодно. Она заглянула на кухню, чтобы попрощаться с Леоном. Он сидел за выщербленным эмалированным столом, купленным в «Гудвилле», и читал «Виллидж войс».

– Леон? Я иду гулять с Гиной.

– Пойти с вами?

– Нет. Мы ненадолго.

Он кивнул и снова уткнулся в газету. Эмили вывела Гину из квартиры. Они спустились по скрипучей лестнице, миновали вход в «Мастера на все руки», стеклянную парадную дверь дома. Эмили проверила – как там прачечная на другой стороне улицы? Никого не видно. Она взяла Гину на руки и пошла к Бикон-авеню. Гина вертелась, ей хотелось на землю, она предпочитала ходить на своих двоих, а это могло занять целый день. Девочка была уже такой тяжеленькой, что удерживать ее было непросто. Эмили шла быстрее, чем намеревалась, – вес наклонившейся вперед Гины словно тянул ее за собой.