Владимир Першанин - Я прошел две войны!

Григория Чередника на свои проводы я не позвал, хотя он небрежно намекнул:

– Ты звякни, когда уходить будешь. Может, приду, опрокинем граммов по сто.

Это «может» меня неприятно задело. Ведь мы были знакомы с тридцать седьмого года, на соседних койках в военном училище спали. Я ему не «звякнул». Знал, что стесненно будут чувствовать себя сержанты из моей роты, младший лейтенант Юра Савенко, которому нередко доставалось от комбата за различные промахи. Да и Валентин Дейнека, недоучившийся курсант, а теперь командир девятой роты, с трудом выслушивал поучения комбата Чередника.

А ведь Валентин за успехи в учебе после первого курса, один из немногих, сразу получил «лейтенанта». Возглавил в бою остатки практически уничтоженной роты и отбил атаку немецких танков. Даже полковник Усольцев как-то заметил:

– Этот парень далеко пойдет. Умеет за собой людей повести.

В штабе я работал до сентября. Конечно, штаб полка не бог весть какая величина, но все же это не окопы. Вскоре я наглядно убедился, что означает поговорка: «Кому война, а кому мать родная!» Здесь сложился свой небольшой кружок (коллективом я его не назову) сумевших хорошо устроиться офицеров.

Они не спали в сырых землянках, где протекал потолок, а порой среди ночи обрушивались земляные нары, и ты сползал в ледяную лужу на полу. Я уже не говорю об обстрелах и постоянном риске быть убитым или искалеченным. Люди глушили тоску водкой, хоронили товарищей и постепенно привыкали к мысли, что тебя рано или поздно убьют. Война ломала психику и одновременно сплачивала людей.

Первые дни моего пребывания в штабе, засыпая на сухом тюфяке в теплой землянке, где ночью можно было раздеться и укрыться одеялом (немыслимая вещь на переднем крае), я постоянно думал о друзьях: Михаиле Ходыреве, Юрии Савенко, Валентине Дейнеке, Родионе Сочке. Как там они?

Постепенно привыкал. Тем более строевая часть – это постоянная работа с документами, приказами, беседы с вновь прибывшими командирами и бойцами, проверки подразделений, дежурства по штабу. Здесь я понял, почему даже небольшая власть меняет людей часто не в лучшую сторону.

Полковник Усольцев мне доверял. Постоянно занятый, он иногда подписывал документы, не проверяя их. Распределяя вновь прибывших, я имел возможность включить какого-нибудь лейтенанта в список командиров стрелковых взводов, а мог и направить в тыловое подразделение. Но я не злоупотреблял доверием Усольцева, особенно когда чувствовал, что дело нечисто.

Поздно вечером в нашей землянке обычно собиралась компания из четырех-пяти человек. Пили водку, неплохо закусывали. Когда, подвыпив, я начинал вспоминать свой батальон, бои под Смоленском, Москвой, Селижарово, меня добродушно осаживали:

– Не трави себе душу. Повоевал, три ранения имеешь, награды. Заслужил право на руководящую работу. Пора тебе и подружкой обзавестись, меньше об окопных вшах вспоминать будешь.

Я не считал свою работу руководящей. Ребятам в батальоне со смехом рассказывал, что я теперь вроде главного писаря в полку. Кипы бумаг, а под началом у меня лейтенант, непригодный к боевой службе, три сержанта, вестовой и машинистка.

Про машинистку Дашу скажу несколько слов отдельно. Это была смешливая, простая девушка лет двадцати, в звании младшего сержанта. Получилось так, что, работая вместе, мы быстро подружились. Однажды вечером она пришла ко мне в землянку и осталась ночевать. Мой помощник, лейтенант, с которым я делил это жилье, деликатно удалился.

Даша не скрывала, что в тылу у нее остался жених, и если дождется ее, то после войны они поженятся. На наши отношения она смотрела просто и по-своему заботилась обо мне. Иногда готовила что-нибудь домашнее: хороший борщ, блины, окрошку.

Заполняя бесчисленные ведомости, разные документы, просиживая на совещаниях, я всегда помнил, что война продолжается. Улучив момент, под любым предлогом навещал ребят из своего батальона.

Гриша Чередник хоть и отпускал подковырки в мой адрес, но вынужден был обращаться ко мне с разными просьбами. Я помог разыскать представления к наградам на несколько бойцов и командиров, «залежавшиеся» в штабе дивизии, и они были подписаны. С помощью своих новых приятелей помог выбить для батальона три повозки с лошадьми.

Иногда ко мне обращались с просьбами красноармейцы моей бывшей роты. Помню пожилого (по моим меркам) ефрейтора, воевавшего с лета сорок первого года, дважды раненного, обморозившего ноги под Москвой.