Владимир Першанин - Я прошел две войны!

Я снова видел немецкие танки, они шли прямо на нас, сверкали вспышки выстрелов, а я не мог сдвинуться с места, не слушались ноги. Иногда меня будила санитарка:

– Не кричи так, миленький. Ты же всех разбудишь.

Я жадно выпивал полкружки холодного чаю, понемногу успокаивался и снова погружался в сон.

Продолжалось контрнаступление наших войск под Москвой. Мы вчитывались в сводки Информбюро, следили по карте за боевыми действиями. К началу января немецкие войска были отброшены от столицы на 100–200 километров. В палатах царило оживление, впервые за войну мы уверенно наступали. Шли разговоры, что теперь фрицев погонят без остановки. Хотелось бы в это верить, но я уже на собственном опыте убедился, насколько силен враг, и не слишком доверял восторженным газетным статьям.

В санбате я пролежал около трех недель, затем снова вернулся в свой полк. От души обнялись с Мишей Ходыревым, Юрой Савенко, который исполнял в мое отсутствие обязанности командира роты.

Представился Тимофею Филипповичу Козыреву, который стал командиром полка.

– Ноги как твои? – спросил он.

– Ноги нормально. Пальцы отмороженные воспалились, но сейчас ничего. Бегаю.

– Хромаешь немного. В штаб нет желания перевестись?

Если бы этот разговор состоялся прямо по возвращении, я бы, наверное, согласился. Но, побывав в своей роте, увидев, с какой теплотой встретили меня друзья, я замялся. Не буду лицемерить, передний край, бои, гибель товарищей и полученное второе ранение заставляли меня задуматься. Я уже был далеко не мальчишка, в апреле мне исполнялось двадцать четыре года. Сколько уже погибло ротных командиров в полку? Много… Когда-то наступит и моя очередь.

– Не знаю, – пожал я плечами. – Не привык я к штабной работе.

Была и другая причина. Укоренившееся у строевых командиров прохладное отношение к штабникам. «Штабные крысы», смеясь, называли мы их. Видели, что штабники и награды получают чаще, и обмундирование у них как с иголочки, и спят они в тепле. Это порождало более сильные эмоции, чем пренебрежение. Мы зачастую терпеть не могли штабную сытую братию и не считали, что они воюют.

Наверное, Козырев прочитал все это на моем лице и засмеялся.

– Ладно, подумай, а пока принимай роту. Кстати, мы тебя к ордену Красной Звезды представили.

– Спасибо, – заулыбался я.

Награды в тот период выдавали скупо. Расщедрились в связи с нашим контрнаступлением.

Поговорили с Григорием Чередником. У него был добротный блиндаж, а в прихожей сидела молодая телефонистка в хорошо подогнанной сержантской форме. Ординарец растапливал печь, небрежно козырнул мне, а я подумал, что мой товарищ (может, бывший?) окружил себя целым штатом обслуги. Заметил я и новенький орден Красной Звезды рядом со старым, полученным еще в сороковом году.

– Поздравляю с наградой, – пожал я ему руку.

– Спасибо. Представляли к Красному Знамени, но в штабе дивизии зажали. Мы это дело обмоем… как-нибудь. Принимай роту и налаживай боевую подготовку. Расчухиваться нам время вряд ли дадут. Такое наступление идет, что мы в стороне не останемся.

– Как дома дела? – спросил я.

– Нормально. Для нас дом сейчас батальон. На другое времени не остается.

Я шел к себе в роту и с горечью размышлял, что душевного разговора со старым товарищем не получилось. Впрочем, какие мы теперь товарищи? Начальник и подчиненный. Как у Чередника дома дела обстоят, уже не мое дело. Орден обмоем «как-нибудь», то есть вряд ли будем обмывать вообще. У Григория сейчас друзья рангом выше, чем я, и нечего лезть со старой дружбой.

Рота снова обновилась на три четверти. Занятия шли и без меня, люди были тепло одеты, выглядели бодро. Вот что значат наши успехи на фронте!

Очередная переформировка нашего полка ко времени моей выписки из санбата была уже практически закончена. Кое-что изменилось. Стрелковые роты по количеству личного состава стали меньше и насчитывали в среднем по 120 человек (вместо 160 до войны).

Улучшилась техническая и боевая оснащенность. В полку имелось теперь штук двадцать пять грузовых машин: «полуторки», ЗИС-5, а также несколько легковых ГАЗ-61 и мотоциклы для разведки. Появилась, наконец, минометная рота (десять 82-миллиметровых минометов), которая прикрывала непосредственно батальоны.

В нашей роте имелись два противотанковых ружья, два пулемета «максим» и шесть ручных «Дегтяревых». Автоматов по-прежнему не было, но снова появились самозарядные винтовки СВТ-40. Люди были тепло одеты, обуты в валенки. Командирам рот и взводов выдали либо полушубки, либо овчинные безрукавки, которые надевали под шинели.