Владимир Першанин - Я прошел две войны!

В застрявший танк полетели гранаты. Они взрывались, не долетая до цели, а башня, проворачиваясь, открыла огонь сразу из пушки и пулемета. Боец, высунувшись из-за поворота траншеи, метнул тяжелую РПГ-40. Снаряды и пули разорвали тело едва не пополам, а граната рванула в двух метрах от танка. Снова заработал двигатель, пытаясь мощностью всех своих двухсот лошадиных сил вытолкнуть машину из траншеи.

Я приготовился бросить бутылку с КС, но капитан Чередник властно протянул руку и выдернул ее у меня.

– Дай сюда… дождались, пока комбат прибежит танки взрывать. Больше некому!

– Терку возьми, – только и успел ответить я. – Спички зажечь надо.

– Спички-папиросы… вояки хреновы!

Не обращая на меня внимания, Григорий Чередник, с кем я вместе прошел военное училище и Финскую войну, бросил бутылку точно на шасси ревущего на полной мощности двигателя. Жидкость просочилась внутрь и вспыхнула от жара перегретого мотора. Башня провернулась в нашу сторону, снаряды и пули прошли над головой – я успел толчком опрокинуть на дно траншеи своего командира и упасть рядом с ним.

Его помощник, младший лейтенант, не успел уйти от трассеров и свалился на подломившихся ногах. Загремела слетевшая каска, дернулась в агонии рука.

Горючая жидкость охватила корму танка. Пламя пробивалось сквозь решетку жалюзи, вспыхнул бензин, клубясь огненным шаром. Экипаж, четыре человека, выскакивали прямо в огонь и спрыгивали, сбивая с комбинезонов пламя, закрывая ладонями глаза.

Чередник и здесь опередил всех. Выдернув из кобуры ТТ, он с руганью расстреливал вражеский экипаж.

– Россию решили, б…и, завоевать! Жрите!

Капитан был метким стрелком, его пули попадали в цель. Но, даже пробитые в нескольких местах, танкисты не ощущали боли от ран и продолжали бежать, крича и пытаясь сбить пламя, сбросить горящие куртки.

Выпустив обойму за считаные секунды, Чередник все же свалил двоих танкистов. Третий, в горящем комбинезоне, бежал прямо на него, стреляя из «парабеллума». Боль мешала ему целиться. Находившийся в шоке завоеватель упал только после трех моих выстрелов.

Бежавший последним командир танка, с непокрытой головой и сгоревшими до основания светлыми волосами, прицелился из массивного «вальтера» в Чередника, но его опередил Михаил Ходырев, ударив штыком в живот. Пуля обожгла ему скулу и надорвала мочку уха – выстрелить второй раз лейтенант-танкист не успел.

Мы попятились от горящего танка. Там взрывались снаряды и трещали пулеметные ленты, выбрасывая из распахнутых люков мелкие обломки и хлопья пепла.

– Вот так их надо бить, – вызывающе глядя на меня и взводного Ходырева, выкрикнул капитан и подобрал с земли «парабеллум». – Законный трофей, не возражаешь, товарищ старший лейтенант? А «вальтер» пусть Ходырев забирает. – Он помолчал и продолжил: – Ты, Михаил, иди, перевяжись, царапнуло тебя, – и после новой паузы добавил: – Спасибо, что своего комбата спас.

Ходырев козырнул в ответ и, сняв с убитого танкиста часы, протянул мне. Жест получился вызывающим. Чередник усмехнулся, но нам было уже не до него – приближалась немецкая пехота. Я побежал к пулеметчикам.

Мы отбили эту атаку. Артиллеристы размолотили еще один танк, бой с переменным успехом длился до вечера. Улучив несколько минут, Михаил Ходырев промыл рану. Санинструктор пытался ее перебинтовать, но взводный отмахнулся:

– Заклей пластырем. Чего я с бинтом через всю башку людей буду пугать. Царапнуло! – передразнил он Чередника. – Ухо-то не отвалилось?

– На месте ухо, – засмеялся санинструктор. – Мочку слегка надорвало и кожу на скуле полоснуло.

– А жжет, будто кипятком плеснули. И в ушах звон.

– Еще бы. Пуля, считай, в голову угодила.

– А кто-то считает, что царапнуло, – не мог успокоиться сержант. – Комбат даже спасибо догадался сказать. На здоровье, товарищ капитан, но это наш долг вас беречь. Куда же нам без комбата!

– Ладно, угомонись, Михаил. Пойдем глянем, что у нас осталось.

– Пойдем, Василий Николаевич. Слезы остались, – кивнул взводный на избитую траншею и полузасыпанные тела погибших.

В строю в нашей восьмой роте остались всего три десятка человек. Из них несколько бойцов были легко ранены или контужены. Не лучше обстояли дела в седьмой и девятой ротах.

Остатки гаубичного дивизиона эвакуировали. Сказали, что не осталось снарядов. Из двух батарей «трехдюймовок» Ф-22 уцелело всего одно орудие. Эти громоздкие пушки сложно было замаскировать, а стояли они на переднем крае. Досталось им по полной программе. Позиции были перепаханы взрывами, валялись обломки, торчали искореженные стволы.