Владимир Першанин - Я прошел две войны!

– Валентин, прикроешь меня, я попробую подобраться поближе.

Лейтенант замялся:

– Не годится, чтобы комбат под пули лез. Давай я поползу.

– Некогда спорить. Нет здесь комбатов… одни штрафники.

В узкой амбразуре билось пламя самого скорострельного пулемета вермахта, продолжая сдерживать натиск нашей роты. Я выложил перед собой две гранаты РГД-33, взвел запалы. Теперь оставалось встряхнуть их и бросить под заднюю дверцу бронеколпака. Мне требовалось хотя бы оглушить расчет, а дальше будет видно.

В эту минуту из соседней воронки вынырнул немецкий солдат и побежал в мою сторону. Пригнувшись, держа наготове свой МП-40. Ничего не скажешь, грамотно умели делать перебежки немецкие пехотинцы, настороженно оглядываясь по сторонам. Сейчас он повернется ко мне и даст на бегу точную очередь. Да хоть и не точную. Магазина на 32 патрона хватит, чтобы изрешетить некстати подвернувшегося русского штрафника.

Меня спасло, что молодой рослый солдат больше смотрел в сторону траншеи, куда он бежал на помощь своим камрадам. Он заметил меня, когда я швырнул в его сторону гранату, а следом вторую. Солдат, спасаясь от осколков, бросился в снег. Но уйти от двух шестисотграммовых гранат не сумел. Тело подбросило, полетели клочки шинели.

А я, не раздумывая, уже бежал к бронеколпаку. Открылась задняя дверца, показался ствол автомата и утепленное кепи с козырьком. Старый товарищ Валентин Дейнека помочь мне не мог – он не видел немца. Я стрелял на бегу, мазал, пули звенели и рикошетили от брони. Немец, так и не выстрелив, снова заполз внутрь.

А я добежал наконец до бронеколпака. Привалился к нему всем телом, приходил в себя, тяжело дыша и ощущая, как громко бьется сердце. Из отверстия в дверце ударила автоматная очередь, пламя обожгло щеку. Надо было спешить. У меня оставалась «лимонка», но пулеметная амбразура уже закрылась.

Чертовы фрицы спрятались от меня за броней, прикрыв все смотровые щели. Но долго они выжидать не будут, зная, что у русского смертника может иметься в запасе бутылка с горючей смесью. Я дал очередь в смотровую щель. Заслонка слегка прогнулась, но собственная пуля, отрикошетив, полоснула меня по щеке.

У автомата ППШ сильные маузеровские пули, способные достать врага за километр. Я долбил заслонку торопливыми короткими очередями. Заработал еще один рикошет в правую руку, а когда пробил наконец отверстие, увидел, как из задней дверцы снова вылезает немец с окровавленным лицом.

– Жри, гадина! – кричал я, но диск опустел, и затвор щелкал вхолостую.

Меня выручил Валентин Дейнека, подбежавший к бронеколпаку и открывший огонь в упор. Затем он стащил с меня телогрейку, перевязал распоротое пулей предплечье, начал было бинтовать лицо, но я оттолкнул его:

– Не надо, там царапина. У тебя водка есть?

Сделал несколько глотков ледяной водки и снова закашлялся. Подошел лейтенант Трегуб, осмотрел колпак. Постучал по броне и стал было отстегивать часы с руки немецкого пулеметчика.

– Ты, что ли, пулеметчика уделал? – с вызовом проговорил Дейнека. – И пистолет тоже наш трофей.

Лейтенант Трегуб кивнул в знак согласия и, не споря, зашагал к траншее.

– Кончился бой? – спросил я Валентина.

– Кончился. А ты весь в крови. В санчасть бы надо.

В том бою из четырехсот бойцов и командиров нашей штрафной роты погибли сто девяносто человек. Около ста штрафников получили тяжелые ранения, многие умерли позже, в санбате. Таких, как я, с касательными ранениями или контуженных, набралось еще с полсотни. От роты осталось всего ничего, но другого и не ждали. Главное, мы взяли высоту, выбили немцев и дали возможность стрелковым частям продвигаться дальше.

Те, кто получили даже самые легкие ранения, были реабилитированы. Нам возвращали документы, награды, офицерам – отобранное при аресте личное оружие.

Вместе в Валентином Дейнекой мы навестили в госпитале Федора Ютова и Зиновия Оськина. Танкисту уже принесли его капитанскую форму с тремя орденами. В свою часть он сильно не торопился.

– На мою долю еще войны хватит. Батальон на переформировке, а я тут отдохну. Тем более с сестричкой близко познакомился.

Рядовой Зиновий Оськин, с ампутированной кистью руки, больше всего переживал, что вернется в свое село Девичьи Горки без единой награды. Танкисту Ютову надоело его нытье, и он пообещал:

– Есть у меня дружок в штабе дивизии. Попрошу, чтобы тебя к медали «За боевые заслуги» представили. Медаль броская – танки, самолеты. Покрасуешься перед своими земляками.