Уильям Голдинг - В непосредственной близости

Кроме того, леди Сомерсет написала, что переписка прекращается по желанию любой из сторон. Никто ни к чему не обязан.

А к чему я готовился? Вступить в должность? Насладиться отведенным мне кабинетом во дворце губернатора? Или применять свои знания, пользуясь тем методическим подходом, что помогал мне освоить все науки, даже самые новые и сложные, — или хотя бы разобраться в них лучше, чем это удавалось прочим?! В повседневной жизни, среди окружения его светлости, я стану с легкостью обсуждать любой предмет, и никому не придет в голову, сколько часов упорного труда потратил я на его изучение. Я стану для его светлости тем, чем был Берли для Елизаветы… [39] Уильям Сесил, барон Берли (William Cecil, baron Burghley) (1520–1598 гг.) — английский государственный деятель, первый министр при королеве Елизавете I.

Настоящее сумасшествие! Я вскочил на ноги, но моя каморка не приспособлена для хождения взад-вперед, потребного для успокоения мыслей. Со всей возможной поспешностью я направился в более просторное помещение — пассажирский салон. Едва я отворил дверь, как Олдмедоу, наш армейский офицер, подойдя сзади, протиснулся в салон вместе со мной и плюхнулся на место с наветренной стороны главного стола. На Олдмедоу было гражданское платье, благодаря которому он приобрел вид неглупого молодого человека из хорошей семьи.

— Тальбот, дружище…

Огромная волна и совершенный кормой прыжок с наклоном к правому борту вынудили его вцепиться в стол обеими руками.

— Черт бы побрал и море, и армию!

Мне же, напротив, пришлось прижаться к другому концу стола.

— Они стараются как могут, Олдмедоу.

— Стало быть, этого недостаточно, вот что. Если бы я знал, какое долгое и трудное будет плавание, бросил бы службу.

— Надо смириться.

— Легко сказать, мистер Тальбот. Но вы же знаете, что мы тонем — или собираемся тонуть, или можем утонуть — говорю вам это доверительно. Моим солдатам отлично все известно. По правде говоря, им все стало известно раньше, чем мне! Так, знаете ли, всегда и бывает.

— Что вы им сказали?

— А вы как думаете? Заявил, что они — солдаты, и что до корабля им нет дела, пусть этим занимается флот. — Он издал каркающий смешок и дернул подбородком. — Сказал, что если им придется тонуть, так пусть тонут в пристойном виде — ремни натереть мелом, мушкеты начистить. Велел капралу Джексону: как только выяснится, что мы тонем, выстроить всех и ждать дальнейших приказаний.

— И какой в том прок?

— Вы можете предложить что-нибудь получше?

— Но ведь мы же… Саммерс заверил меня, что мы не утонем.

Я хотел пуститься в пояснения, но дверь распахнулась — яростно, как всегда в неспокойную погоду, — и в салон вдвинулся мистер Брокльбанк, поддерживаемый с одной стороны миссис Брокльбанк, с другой — Филлипсом. Они сманеврировали так, чтобы усадить его между мной и Олдмедоу, и удалились. Мне показалось, что бедняга Брокльбанк стал вполовину меньше. Толстые щеки его тряслись, словно у принца-регента, но по тучности ему было далеко до сей высокорожденной персоны. [40] Принц-регент — будущий король Георг IV (1762–1830 гг.), отличавшийся тучностью.

— Мистер Брокльбанк, мне говорили, что вы прикованы к койке. Значит, можно поздравить вас с выздоровлением!

— Я так и не поправился, мистер Тальбот. Говорят, моцион пойдет мне на пользу. Я в плачевном состоянии. Как, впрочем, и наш корабль, если верить миссис Брокльбанк. Я собрал остатки сил, чтобы присутствовать при чистке днища. Глаз художника…

— Меня восхищает ваша преданность искусству, сэр, но корабль отнюдь не в плачевном состоянии. Старший офицер мне в том поручился. Черт, неужто я был бы так весел, если бы мы тонули?

Я попытался издать легкий смешок, но столь безуспешно, что Олдмедоу и Брокльбанк от души расхохотались, заставив и меня, в свою очередь, рассмеяться — так мы и сидели. За кормовым иллюминатором бесновались волны, по качающемуся салону скользили солнечные лучи, а мы смеялись — ни дать ни взять лечебница для душевнобольных.

— Что ж, — промолвил Олдмедоу, — нам, солдатам, проще — мы знаем что делать.

— Да говорю же — мы не утонем!

Брокльбанк не обратил на меня внимания.

— Я, господа, много размышлял о нашем положении. Прикованный к постели, проводя дни в бездействии, я задумался о будущем. У меня вот какой вопрос возник — интереснейший вопрос, господа.

Я взглянул на Олдмедоу, пытаясь понять, считает ли он — как и я, — что поведение мистера Брокльбанка является, по обыкновению, следствием сильного хмеля. Олдмедоу посмотрел на живописца. Старик продолжил: