Уильям Голдинг - В непосредственной близости

Наступила полнейшая, мертвая тишина.

— Чарльз, мне не верится.

— Тем не менее это правда. Капитан Андерсон считает, что доступное изложение фактов обеспечит должное поведение пассажиров. Мы, как известно, разглядели, точнее, заметили судно, с которого нас могли видеть, а могли и не видеть. Оно может быть французским, посланным наперехват…

Брокльбанк его перебил:

— Откуда им, черт возьми, о нас знать?

Саммерс взглянул на меня.

— Будьте уверены, — вмешался я, — их министерство морского флота знает о нас столько же, сколько мы сами.

— Французы, стало быть, — сказал Боулс. — Бони, по-видимому, вознамерился завоевать Антиподию.

— Он сейчас слишком занят Россией, — уверил я. — А как насчет янки, Чарльз?

— Одно могу сказать: эти белые паруса не принадлежат англичанам.

— Что же теперь делать? Присутствующие джентльмены решили помочь вам, чем смогут.

Саммерс улыбнулся:

— Я в этом не сомневался. Для каждого найдется подходящее занятие. Мистер Аскью, наш артиллерист, намерен устроить с помощью запального шнура и маленьких мешочков с порохом отличный фейерверк. Вместе с несколькими большими пушками он создаст впечатление полного бортового залпа с соответствующего борта нашего судна — ведь противник будет видеть нас сквозь туман. Мы должны надеяться, что один залп заставит их устремиться прочь, ибо выглядеть мы будем грозно.

— Но если они будут видеть нас сквозь туман… да еще наступает темнота?..

— Как они узнают, что мы — враги? Они зажгут опознавательные огни и подождут нашего ответа. Если их огни не соответствуют нашему секретному списку, мы ответим бортовым залпом.

— А потом?

— Один бортовой — и никто не обвинит капитана Андерсона в том, что он сдал корабль без боя.

— Черта с два!

— Успокойтесь, Эдмунд. Мы — судно королевского военного флота и сделаем все, что в наших силах.

Он улыбнулся присутствующим, надел шляпу и ретировался. Маленький Пайк, рыдания которого уже утихли, зарычал на меня через стол:

— А вы нас еще подбадривали, мистер Тальбот!

— Саммерсу это удалось лучше. У меня нет шпаги. А у вас есть, Боулс?

— У меня, сэр? Господи, конечно, нет. Не сомневаюсь, что на корабле имеется арсенал. Тут, наверное, нужны абордажные сабли.

— Мистер Брокльбанк, вы, прошу прощения, человек дородный. Вы спуститесь вниз с дамами?

— Предпочитаю остаться на палубе, сэр. В конце концов, хотя у меня было несколько случаев изобразить войну на море, я никогда прежде не имел возможности делать наброски прямо в сердце битвы. Когда полетят ядра, сэр, вы увидите, как я сижу на моем походном табурете и наметанным глазом наблюдаю за тем, что достойно наблюдения. К примеру, я часто осведомлялся у людей военных — под военными я подразумеваю и моряков, — часто осведомлялся, каким предстает невооруженному глазу летящее ядро. Очевидно, чем точнее направлено ядро на смотрящего, тем меньшей кажется его скорость. Лучшей позиции для наблюдения нельзя пожелать. Я только надеюсь, что наши суда успеют сойтись до наступления темноты.

— Послушать вас, сэр, так самое точное представление о пушечном ядре должно сложиться у человека, которому оно снесло голову.

— Если на то пошло, пусть будет, что будет. «Когда созреем, смерть придет сама», [5] У. Шекспир, «Король Лир» ( пер. О. Сороки ). а в моем случае, пожалуй, правильнее «перезреем». Ведь что есть жизнь, сэр? Путешествие, в котором никто — хотя все и утверждают обратное, — никто, если вы только понимаете мою…

Было ясно, что мистер Брокльбанк вступает в привычное состояние опьянения. Я поднялся и откланялся. Ко мне пришла удивительнейшая мысль: меня по-настоящему могут убить! Я понял это только теперь; такая непонятливость, пожалуй, покажется странной тому, кто в подобном положении не бывал. Вернее сказать, я понимал и раньше — и не понимал. А теперь эта мысль меня угнетала.

— Вынужден принести всем извинения. Мне нужно написать письма.

Только смятение в мыслях заставило меня назвать такую немудреную причину, когда потребовалось, дабы меня не поняли превратно, дать разумное объяснение неожиданному уходу. Правда же заключалась в том, что от волнений, сопровождающих появление чужого судна, голова у меня заболела еще сильнее, чем болела раньше, после удара незакрепленной снастью. Моей репутации угрожала опасность, и я весьма неловко попытался ее избежать. Если позволить ужасному ощущению у меня в черепе усилиться или сохраниться, я буду не в состоянии достойно встретить врага. Представить только: среди господ добровольцев я лепетал о намерении принимать участие в оборонительных действиях, но, выведенный из строя мигренью, должен спуститься вместе с дамами на нижнюю палубу!