Виктор Астафьев - Васюткино озеро. Рассказы с вопросами и ответами для почемучек

Но когда в сентябре, в так называемое бабье лето, начинает валить густой, рыхлый снег, валить среди бела дня на не-убранные хлеба, на картошку, на свёклу и морковь – это уже не каприз, это бедствие.

Урожай убирать трудно. Коров на пастбище не погонишь, значит, питаться они должны теми кормами, которые на зиму заготовлены.

Казалось бы, какое отношение всё это имеет к птичнику? Оказывается, самое прямое и пренеприятное. Вместо того чтобы бродить на воле, рыться в ворохе листьев, на огородах, где так много корма бывает после уборки в добрую осень, куры жмутся под навесом. Сидят куры нахохлившись, упрятав головы под крыло: дремота, леность одолевают их. А раз курица ленится, не работает – значит, и нестись не будет, это уж точно.

Вот в такой-то слякотный день дядя Кузя вышел из птичника, глянул на небо и почтительно помянул «небесную канцелярию», потом на хохлаток взглянул. Затаились хохлатки, прижались одна к другой: вместе теплее. Одна курица до того заспалась, что с завалины свалилась. Захлопала она крыльями, возмущённо закудахтала, да так внизу и присела – неохота ей снова на завалинку взлетать. Петух глянул на неё сверху, приоткрыв один глаз, и как-то знобко, старческим горлом проскрипел: «У-ух, кура-дура, вовсе обленилась…» – и сам тут же сомлел, засыпая.

Привык дядя Кузя к шуму и беспокойству на птичнике. До того привык, что тошно ему стало смотреть на всю эту картину.

– Дрыхните, окаянные, дрыхните! – рявкнул он. – А чем я вас кормить буду?

Куры в ответ только слегка колыхнулись. Плюнул дядя Кузя с досады и пошёл к председателю – требовать корм птицам.

Председателя он отыскал на дальнем поле возле тракторов. Несмотря на непогодь, трактористы работали, таская машинами прицепы.

Выслушал председатель дядю Кузю, на пенёк присел и задумался. Потом поднял усталые глаза:

– Ты слышал про человека, у которого голова пухнет?

– Ну, слышал.

– Так это я. Голова у меня, как перезрелая тыква, скоро развалится.

– Ну и что из того? – возразил дядя Кузя. – Твоя голова за всё в ответе. Оставишь без корма птицу – ещё шишек тебе на голову посадят.

– Посадят, – уныло согласился председатель, – и не одну. А всё-таки ты от меня отвяжись. У меня не только твои куры на уме. У меня хозяйство…

– Кура – тоже хозяйство.

– Слушай, Кузьма Варфоломеевич, доб-ром тебя прошу – исчезни! Отдадим половину кур на мясозаготовки– и все дела.

Куриная семья

– Чего-о? Чего-о? – насторожился дядя Кузя. – Я всё лето цыплят чуть ли не в шапке вынашивал, а вы их на мясозаготовки?! Да я тебя самого вместе с правлением отправлю на мясозаготовки!

Председатель бросил с досады окурок и пошёл от дяди Кузи прочь. А тот семенил за ним и бушевал. Председатель не выдержал, остановился и сказал, подняв глаза к небу:

– Ну, мокропогодь свалилась, ну, снег… Ну, всё выдержу, но только не старика этого! Извёл, нечистый дух! Начисто извёл! Я уже сам скоро по-петушиному закукарекаю. – С мольбой к дяде Кузе: – Кузьма Варфоломеевич, окаянная ты душа, выходи из положения сам, ты же старый партизан, придумай чего-нито…

И дядя Кузя придумал. Он заявился среди урока в школу, протиснулся в класс и, робко стащив с головы шапку, кашлянул, чтобы обратить на себя внимание учителя.

– Вам чего, Кузьма Варфоломеевич?

У дяди Кузи сразу перехватило горло.

– Хочу речь сказать…

Учитель улыбнулся, ребята в классе зашевелились и выжидательно замолкли. Они знали потешного старика и любили его слушать. А дядя Кузя оттеснил в сторону учителя и достал из кармана яйцо. Свеженькое, чистенькое яйцо, чуть розовеющее изнутри.

Он поднял высоко над головой это самое яйцо и спросил: