Алексей Слаповский - Чудо-2018, или Как Путин спас Россию

– Нет.

– Можно уточнить, а почему в группу такие люди разные вошли? Охранник, старушка?

– Вы и это знаете?

– Такая работа!

– Странно. Следили за мной, что ли?

– Ни в коем случае! Так почему?

– Случайная выборка.

– Ясно. Логично – чтобы не казалось, что какие-то нанятые. А чисто из гущи.

– Именно.

– Хорошо…

Володя медлил. Тонко, слабо, но ощутимо из квартиры тянуло детским запахом. До тоски хотелось посмотреть на ребенка Лары. А совсем счастье – улучив момент, схватить детскую пеленку или одеяльце, приложить к лицу, вдышать в себя молочные ароматы этой недавно народившейся жизни, такой крохотной, такой еще безгрешной, господи, не то что мы все!

– Значит, пока ничего не нужно?

– Нет.

– Но я карточку оставлю все-таки, – Володя вручил Ларе свою служебную визитку. – И ваш бы номер узнать на всякий случай.

– Полагаю, если понадобится, узнаете.

Какая четкая! – мысленно восхитился Володя. Сразу видно, что отличная мама своему сыну, прекрасно его воспитает – в умной заботе, в справедливой строгости. Володя так не сможет, он слишком мягок. Со взрослыми бывает совсем другим, может и по рогам вломить, если надо, за ним не задержится, а с детьми – весь течет и тает, будто сироп.

– Что ж, простите, – сказал Володя таким тоном, словно и в самом деле просил прощения, словно был в чем-то виноват.

А ведь и виноват, горько сетовал он, спускаясь по лестнице. Учился бы лучше, орясина, стал бы тоже инженером, подчитал бы книжек, мог бы общаться с Ларой на уровне и стать ее мужем, отцом ее ребенка.

Досадно, обидно…

Чтобы хоть как-то избыть печаль, Володя поехал на окраину, в гости к Вере Ховайской, хозяйке маленького пивного заведения. Два года назад он оказал ей услугу, помог посадить буйного пьяницу-мужа, а Вера влюбилась в Чиркина без памяти. Принимая ее неуемные ласки, он завидует: «Как ты любишь меня, надо же!» – «А ты тоже люби», – советует Вера. «Нет, Вер, не получается». – «Почему это? Ты же меня хочешь – значит нравлюсь. Нравлюсь – значит все-таки любишь. Все так и любят». – «Ты не так». – «По мне равняй, я дура!»

Вот он и поехал к ней: если уж самому не досталось сегодня счастья, пускай другая порадуется. Пусть любит

Ехать надо было через Лесную улицу. А там как раз дом, где жили Гричухины, то есть, та самая старушка, с которой общалась Лара. Любовь любовью, а служба службой, Чиркин решил узнать эту старушку поближе.

Дверь в доме была нараспашку, он вошел и увидел сидящего за круглым столом в центре комнаты Анатолия в одних трусах (было довольно жарко). Перед ним стояли две большие пластиковые бутыли с пивом, одна уже пустая. Он пил и истерично кричал, сгорбившись, глядя мокрыми глазами в стол и ударяя по нему кулаком:

– Это репрессии, ба! Это чистый сталинизм! Ни за что взяли, издевались! Пытать хотели, еле вырвался!

– Репрессии – не повод пить! – заметил Володя. – Да и врешь ты все. Где твоя бабушка? Бабуля, ты дома?

– Дома я, дома! – ответил голос, который Чиркин сразу вспомнил.

Из другой комнаты вышла не бабуля, не бабушка, не старуха, а дама пожилого возраста Калерия Игоревна, которая была когда-то, не так уж и давно, учительницей Чиркина. Значит, она и есть бабушка Анатолия Гричухина? Вот уж повезло так повезло!

Калерия Игоревна была не была злой, скорее ключей, как и ее непроизносимые имя-отчество, которые ученики еле выговаривали. Получалось что-то вроде «Карельигорьна!». Между собой называли проще и точнее: «Холера», и она наверняка об этом знала. Преподавала русский язык и литературу, постоянно заставляла учить наизусть стихи, втолковывая, что они развивают память и обогащают словарный запас. Не раз мучила у доски Чиркина, заставляя читать стихи не просто так, а с выражением, и приходилось дурацки кривляться перед классом, изображая это самое выражение. После прочтения Холера обязательно спрашивала: «А что автор хотел сказать этим стихотворением?» Володя под взглядами хихикающих одноклассниц мялся, потел, краснел. Шут его знает, что автор хотел сказать. Там и всего-то два куплета:

Когда сквозная паутина

Разносит нити ясных дней

И под окном у селянина

Далекий благовест слышней,

Мы не грустим, пугаясь снова

Дыханья близкого зимы,

А голос лета прожитого

Яснее понимаем мы.

– Осень пришла? – пробовал Володя.

– Да неужели! Как ты догадался? – ехидно изумлялась Холера под хохот класса.

Так она доставала этими стихами, что вот уже десять лет после школы прошло, а Володе регулярно снится один и тот же сон: он читает перед скоплением людей стихотворение, причем стоит совершенно голый, да еще и в состоянии готовности к любви, чего совершенно не стесняется, а вот стихи читать стесняется, потому что быть голым и готовым – естественно, читать же вслух какие-то рифмованные строчки – неестественно (если здраво рассудить, так оно и есть), он читает, торопясь закончить, но не забывая про выражение. И заканчивает, но тут громовой голос: «А что автор хотел сказать этим стихотворением?!» – и Володя просыпается в страхе и в поту.