Джанет Фитч - Белый олеандр

Клаус представляет меня двухлетней! Белые перышки волос, перепачканный песком подгузник. Не понимает, что я выросла! Я могу пройти мимо, и он даже посмотрит на меня, как Рэй, и никогда не узнает, что я его дочь. Я вздрогнула, натянула на пальцы рукава свитера.

— Не хочешь его найти, позвонить?

Рэй покачал головой:

— Скорее всего, он меня ненавидит. Мамаша понарассказывала с три короба.

— Все равно он скучает. Я совсем не помню Клауса, но скучаю. Он тоже был художник, живописец. Наверное, он бы мной гордился.

— Да, гордился бы. Может, когда-нибудь пересечетесь.

— Порой я думаю: вот стану художницей, и он прочтет обо мне в газете и увидит, что из меня вышло. Встречаю какого-нибудь блондина средних лет, и хочется крикнуть вслед: «Клаус!». Вдруг повернет голову…

Я снова качнула ногой, и диван скрипнул.

Мама как-то сказала, что выбрала его из-за схожей внешности, как будто она сама себе зачала ребенка. Правда, в красной тибетской записной книжице с оранжевым переплетом сохранилась другая история:

Венис-Бич, 12 июля 1972

Наткнулась в книжном на К. Увидела его первая. Дрожь по телу. Сутуловатые широкие плечи, капельки краски в волосах, заношенная до дыр рубашка, такая древняя, что одежда только по названию. Хотелось, чтобы он сам меня заметил, поэтому отвернулась, листая брошюрку о мировой закулисе. Я знала, как смотрюсь на фоне окна: волосы пылают на солнце, платье почти прозрачное. Ждала, когда он увидит меня и сердце замрет у него в груди.

Рэй вглядывался в дождь, и я поняла, что чувствовала мама. Мне нравился дым его трубки, его запах, печальные карие глаза. Он не был мне отцом, но мы хотя бы болтали вот так на веранде. Он снова закурил, закашлялся.

— А может, тебя ждет разочарование, и он скотина. Почти все мужики скоты.

Я качалась, понимая, что это неправда.

— Ты — нет.

— Спроси мою жену!

— Что это вы здесь делаете? — Старр в пушистом и желтом, как цыпленок, самодельном свитере с шумом хлопнула сетчатой дверью. — На эту вечеринку вход свободный?

— Скоро взорву к черту телевизор, — ровно отозвался Рэй.

Она принялась обрывать сухие коричневые метелки паучника над головой и бросать их с веранды. Грудь выпирала из клиновидного выреза блузки.

— Только глянь, куришь в присутствии детей! Всегда знала, что ты дурно на них влияешь, — сказала она с улыбкой, мягко и кокетливо. — Рэй, детка, будь другом, смотайся в магазин, купи сигарет, а то у меня кончились.

— Ладно, все равно за пивом надо. Ты со мной, Астрид?

Улыбка Старр на мгновение исчезла, словно пружина растянулась до предела и отскочила.

— Ты и один управишься, ты у нас большой мальчик, а Астрид мне тут кое с чем поможет. — Она один за другим обрывала сухие листья с паучками.

Рэй накрыл курткой голову и нырнул под водопад, льющийся с рифленой стальной крыши.

— Поговорим, мисси, — начала Старр, когда Рэй захлопнул дверцу и завел мотор.

Я нехотя последовала за ней в дом. Старр никогда с детьми не разговаривала. В темной спальне пахло немытыми взрослыми телами, мужским и женским. Спертый земляной запах. Кровать разобрана. В детской никогда так не пахнет, сколько бы детей там ни жили. Хотелось открыть окно.

Старр села на незаправленную постель, потянулась за пачкой «Бенсон энд Хеджес», вспомнила, что она пуста, отшвырнула.

— Ну как, обвыклась у нас? — Пошарила в ящике тумбочки. — Живешь, как дома. Неплохо устроилась, да?

Я водила пальцем по цветку мака на простыни. Пальцы пробежали по венчику, тычинкам в середине. Маки, символ маминой погибели.

— Я бы даже сказала, чертовски хорошо! — Старр с силой задвинула ящик, отчего звякнуло кольцо на ручке, и потянула вверх одеяло, чтобы скрыть от меня цветок. — Я хоть и проницательностью не отличаюсь, а тебя вижу насквозь! Рыбак рыбака… Ты уж мне поверь!

— Видишь что? — Я была озадачена, какое сходство она между нами нашла.

— Бегаешь за моим мужиком! — Она взяла из клетчатой пепельницы окурок, распрямила его и зажгла.

Я не выдержала и рассмеялась.

— Ни за кем я не бегаю!

Вот, значит, она о чем: бумс-бумс кровать о стену и «Боже всемогущий!».

— Крутишься вокруг него, в «инструментах» копаешься… «А это для чего, дядя Рэй?» Оружие трогаешь! Что я, не видела вас вдвоем? Все уже спят, а эти голубки сядут рядышком! — Она выпустила в спертый влажный воздух кольцо затхлого дыма.

— Он же старый! Мы ничего плохого не делаем.

— Старый, да не очень! Он мужик, мисси. Видит то, что видит, и делает, что может. В общем, рассусоливать некогда — он сейчас вернется. Просто хочу тебе сказать, что я звоню, куда надо, и твоя игра закончена, Синеглазка. Уедешь — и поминай, как звали!