Владимир Матлин - Куклу зовут Рейзл

Вася развёл руками:

— Вот в том-то и дело, что в этой стране есть возможность такого человека остановить, прогнать… А там…

Но Берту их доводы ни в чём не убеждали. Она пыталась объяснить этим свежеиспечённым американским патриотам, что кроется за парадным фасадом показного благополучия и свободы. Практически вся пресса находится под контролем крупного капитала. А какая бедность в стране! Может быть, в среднем доход на душу населения в Америке довольно высок, но это именно в среднем. Разрыв в уровне жизни между богатыми и бедными чудовищный, и примерно двадцать миллионов людей живут в этой стране ниже порога бедности!

— Вы бы съездили на Юг, посмотрели бы… Да что на Юг, здесь, под боком, в Гарлеме, посмотрите, как люди живут!

И тут Валя, как потом она уверяла, неожиданно для себя сказала:

— Вот и поселили бы у себя две-три негритянские семьи. Места в доме хватит…

Все растерянно замолчали, ошарашенные такой бестактностью. В тишине стали слышны всплески воды в бассейне и радостные вопли детей. Василий прошипел по-русски:

— Ты соображаешь, что говоришь?

— А мне противны ее крокодиловы слезы, — ответила Валентина тоже по-русски.

Первым от шока оправился Джино. Он заговорил со своими гостями мягким, примирительным тоном:

— Всё то, что вам так нравится в Америке… я не говорю, что этого не существует, но это не свалилось в готовом виде: это результат длительной, настойчивой борьбы. И социальное страхование, и судебная система, и коллективные договоры, и пособия для малоимущих — ничто не досталось даром.

Он рассказал историю своего отца, который волею обстоятельств оказался, что называется, на переднем крае борьбы трудящихся за свои права. В молодости работал на потогонном предприятии, где по вине хозяев однажды случился пожар.

— Отец сам чуть не погиб в том пожаре. Между прочим, меня он назвал по имени погибшего героя, своего наставника, чтобы я всю жизнь помнил. И я помню. В студенческие годы я активно участвовал в движении за права трудящихся, за подлинную демократию. Это теперь я как-то… — Он посмотрел на жену, она сидела с каменным лицом. — Понимаешь, бизнес, семья… Но мы всегда поддерживаем движение за социальную справедливость. Деньги каждый год жертвуем, много даём на бедных. Знаешь, сколько людей в этой стране ложатся спать голодными?

Валентина опять заговорила, не обращая внимания на умоляющие взгляды мужа:

— На Юге я не была, конечно, но вот поглядите на нас: мы приехали сюда без гроша в кармане. Евреи поддерживали нас первые два месяца, спасибо им огромное. За два месяца я закончила курсы и нашла работу, Вася сразу пошёл работать учеником механика, а ведь в Киеве был инженером. Три года прошли, и мы живём так как никогда не жили в Советском Союзе. У нас квартира трёхкомнатная, машина, отдыхаем во Флориде… Видели бы вы, в какой комнатёнке мы ютились в Киеве: общая квартира, очередь в уборную… Вот я и говорю: если мы, без языка, иностранцы, и смогли, то кто же в этой стране не может? А уж голодать… Не представляю, кто голодает в этой стране. Разве что тот, кто работать не хочет. Да и такой может прожить на пособие. Я извиняюсь, на Юге, конечно, я не была, но у нас свой опыт в Америке, и он, по-моему, что-то значит…

Берта резко встала:

— Пойду приготовлю кофе.

И ушла в дом. Валентина пересела в шезлонг, откинулась на спинку и прикрыла глаза. Вася и Джино молчали, оба чувствовали себя неловко. Разговаривать не хотелось.

И тут Василий вспомнил, о чём хотел спросить.

— Джино, в 1953 году я получил из Нью-Йорка письмо, они сказали, что от тебя. Я тогда не знал твоего имени.

— Как это? Ты получил письмо, а «они» сказали… Что-то не пойму.

— Действительно, — смутился Вася, — сейчас объясню. На самом деле письма я не получал. Меня вызвали в специальный отдел и сказали, что на моё имя пришло письмо из Нью-Йорка от Джино Хайкина. И показали конверт. Ты, говорят, скрыл, что у тебя двоюродный брат в Америке. Я им говорю: не знаю никакого двоюродного брата. Они говорят: но ты с ним в переписке. Я сказал, что в первый раз о нём слышу (это была чистая правда) и не хочу с ним переписываться. Извини, это грозило тогда большими неприятностями — иметь родственников в Америке. Вот я и отказался от письма… Только мне это не помогло: все равно исключили из института.

Васина история прозвучала для Джино крайне неубедительно. Как-то концы с концами не сходятся. Если «они» не хотели, чтобы он знал о родственнике в Америке, зачем тогда сами сказали? И потом при чём здесь учёба в институте? Исключили, наверное, за неуспеваемость, а он теперь хочет придать всему делу политический характер. Малый он, кажется, неплохой, но недалекий…