Уолли Лэмб - Она доведена до отчаяния

Не сводя с него глаз, я бесшумно двигалась по кухне, делая себе сандвич с салями и обвинив ломти толщиной в два сантиметра во всем, с чем мне приходится мириться: лицемерие мистера Пуччи, письмо от Артура Мьюзика и этот придурок на нашем дворе. Я приканчивала второй сандвич и полную тарелку «Читос», когда оклейщик с осоловевшими глазами появился в кухне, не потрудившись постучать.

– О, привет, – сказал он, глядя на мой сандвич, а не на меня. – А у вас найдется арахисовое масло и еще пара ломтиков такого хлеба? Я уже четверть часа пытаюсь медитировать, но в брюхе урчит.

– А почему это вы бросили работать? – осведомилась я. – Мы вам не за медитацию платим!

– Вы же мне за всю работу платите, а не почасово, – улыбнулся он. – Шпаклевка должна высохнуть, прежде чем я начну обои клеить.

Я протянула ему банку арахисового масла.

Он ел сандвич в коридоре, переключая каналы бабкиного телевизора. Вернувшись на кухню, он попросил еще, попутно что-то напевая.

– Кстати, я Ларри Розенфарб, если вам интересно. – Четверть его нового сандвича исчезла с первым укусом. Он прожевал, улыбнулся и проглотил. Его рука нырнула в пакет «Читос». – Скажите мне свое имя, и я перестану обращаться к вам «Йе-ху» или «Извините».

Я выдержала паузу, чтобы ему стало совестно.

– Долорес, – наконец ответила я.

Он перестал жевать:

– Что, как полоскание для рта?

– До-ло-рес!

– А, теперь понял. Мне послышалось «Лаворис», – он засмеялся и постучал себя по башке, как по барахлящему телевизору.

Скорее он раздражающий чудик, чем псих, это я уже поняла. Ножи можно было и не прятать.

Двенадцатичасовые новости были о Вудстокском фестивале. Рок-музыка перекрыла федеральную трассу. На аэросъемке людские головы сновали в толчее и собирались в группы, как молекулы в научном фильме.

– Ни фига себе, блин! – завопил Ларри, хлопнувшись в бабкино кресло так, что пыль полетела, и подался к телевизору, впившись глазами в экран. – Мы с моей старушкой подумывали тоже туда рвануть, да вот у ребенка два дня назад ухо заболело, мы и не поехали. Тормоза у фургона дерьмо, а то бы я все равно поехал. Пол-Америки бы в зад перецеловал – все младше тридцатника ходили бы в шейных корсетах.

Диктор сказал, что Вудсток объявлен районом бедствия – ничего подобного еще не бывало.

– А мы с тобой сидим тут на Род-Айленде, – произнес Ларри. – Вот так всегда, черт побери.

Мы с тобой, сказал он, словно мы были парой. Когда утром я открыла дверь, мой жир его не шокировал.

– А у вас мальчик или девочка? – спросила я.

– Девочка, Тиа. Тиа Ужасная.

– Сколько ей?

– Год и четыре. Недавно ходить научилась. На днях залезла в мой восьмидорожечный магнитофон и выдрала ярдов девять «Дизраэли гирс» [15]. Свезло ей, что хорошенькая, свинюшка. Копия моей Руфи.

Я представила его жену похожей на Йоко Оно: шляпа с обвисшими полями, волосы, падающие на глаза, и лежит в постели за мир.

– Я хотел назвать дочку Свободная! Зацени: Свободная! Восклицательный знак как часть имени. Но жене не понравилось. Сказала, первая ассоциация у нее со свободной кассой. А я ведь не это имел в виду. Я имел в виду – ничем не обремененная. Но когда Руфь сказала про кассу, я теперь тоже только про кассу думать могу.

Он вышел в коридор проверить, как сохнет стена.

– Не, рано еще, – сообщил он и снова уселся перед телевизором. – Не против, если мы посмотрим «Рискуй»? – спросил Ларри, переключая каналы. Шоу появилось на экране прежде, чем я успела ответить.

Ларри сел на ковер и кричал правильные ответы участникам викторины. Его взлохмаченные кудри заслоняли угол экрана.

– А вы довольно умный, – сказала я во время рекламы.

– А ты думала, я только обои клеить умею? – засмеялся он. – Это я паруˊю пока. Сейчас у меня компостный год, но творческий взлет уже наметился. – Он повернулся к телевизору: – Что такое лебеденок [16], дурак! – крикнул он замявшемуся участнику.

– Что такое лебеденок, – повторил Арт Флеминг.

– Можно от тебя позвонить?

Я смотрела за ним из гостиной. Ларри бегал взад-вперед возле тумбочки, растягивая телефонный шнур дальше, чем я думала, он тянется.

– Привет, – сказал он, – ну, как блохи?

Бабушка секреты в телефон выбалтывала, а Ларри выкрикивал.

– Ладно, ладно, успокойся. Вызови ветеринара. Мы этого засранца еще раз вымоем, дом обработаем, а сами в палатке в Берлингеме поживем… Завтра к двенадцати закончу, и рванем, черт возьми, туда, с нашими паршивыми тормозами. Поглядим, что там творится.