Уолли Лэмб - Она доведена до отчаяния

Вас удивило бы количество людей, взалкавших китайской еды в Сочельник. У Роберты в тот день сильно кружилась голова, поэтому мне пришлось заниматься доставкой одной. Заказ мистера Пуччи поступил последним – фирменный «Обед для четверых». Я нервничала, отвозя ему заказ.

– С Рождеством, мистер Пуччи, – сказала я. Коробка была до краев заполнена коричневыми пакетами. Я неловко двинулась и чуть не уронила весь заказ.

– Долорес?! – удивился он. – Боже мой, вот уж кого меньше всех ожи… У тебя есть время зайти на бокал вина?

– О, на самом деле мне некогда… Не хочу, чтобы ваш заказ остыл… Разве что полбокала.

Накрытый обеденный стол напоминал картинку из журнала. В гостиной уровнем ниже смеялись и разговаривали мужчины. Я прошла за мистером Пуччи на кухню.

Пару секунд мы только улыбались и смотрели друг на друга.

– Как это ты теперь работаешь в ресторане? – спросил он.

Сидр в чашке, которую он мне протянул, был теплым и с крошками корицы. Я рассказала ему о своем разводе, вечерней школе и Роберте.

– Ну, – засмеялась я, – за человечка на Луне.

У него в глазах стояли слезы. Он покачал головой. Мистер Пуччи выглядел старше – да что там, старым.

– За старых друзей.

Из гостиной его позвал один из гостей:

– Запах этой божественной пищи просто терзает нас, Фабио! Когда же за стол?

Я осушила чашку.

– Это Гарри? Я бы хотела с ним поздороваться. Пожелать ему счастливого праздника.

– Гарри в последнее время болеет… гриппом. – Я увидела, как нервно дернулось лицо мистера Пуччи. – Но – хорошо. Пойдем. Конечно.

Я кивнула и улыбнулась, когда он представил меня своим гостям – ожившим красавцам из каталогов «Джордан Марш» в свитерах крупной вязки и брюках со складкой. В гостиной благоухало одеколоном.

– Ты помнишь Гарри? – спросил мистер Пуччи.

Я изо всех сил старалась не подать виду и контролировать мышцы лица. Ноги Гарри были прикрыты одеялом. Он высох, как скелет.

Гарри прищурился на меня:

– Фабио, кто это?

– Это Долорес Прайс, дорогой. Моя бывшая ученица.

Гарри смотрел на меня, не узнавая.

– Я однажды явилась сюда без приглашения, а вы мне открыли дверь, – напомнила я. – Вы с мистером Пуччи еще собирались на пикник. Вы угостили меня печеньем и поставили Билли Холидей в музыкальном автомате… – Я вдруг заметила автомат и ткнула в него пальцем: – Вот в этом!

Тремор у Гарри был даже сильнее, чем у Роберты.

– Теперь вспомнил, – сказал он. – Такая огромная толстая девочка…

Мистер Пуччи засмеялся и покраснел.

– Прости, – произнес он, – он не в себе.

Когда я вернулась домой, Роберта не спала. Я хлопнулась на водный матрас рядом с ней и уставилась на дыру в потолке.

– Теперь я жалею, что мы с тобой все же не поставили елку, – сказала я. – И не важно, как она бы здесь смотрелась.

– Я знаю, чего тебе нужно, – отозвалась Роберта. – Тебе хочется рождественского подарка.

Сначала я протянула ей презент: настенный календарь «Чиппендейлс» из магазинчика Бухбиндеров. Мы пролистали его, выбирая любимые месяцы и вместе хихикая над сексуальными красавцами.

Мой подарок был завернут в красную фольгу и украшен каскадами витой белой ленты.

– Как красиво, даже открывать не хочется, – произнесла я.

– Красный и белый, цвета Польши, – сказала Роберта.

В коробке оказался атласный китайский халат – оранжевые цветы на переливчато-синем фоне.

– Какого черта ты плачешь-то? – спросила она. – Ну, перестань, перестань.

Я вынула халат из коробки, и он развернулся до пола.

– Такой красивый! Ах ты, паразитка! Мы же договорились не тратить больше десяти долларов с носа. Теперь у меня на душе еще гаже.

– Да брось, – отмахнулась Роберта. – Джонни из ресторана купил его для меня в Нью-Йорке за полцены.

На теле халат ощущался прохладной гладкостью. Мы с Робертой с удовольствием поглаживали ткань.

Я рассказала ей о любовнике мистера Пуччи.

– Если это та дрянь, она же заразная. Тогда у этого учителя она тоже есть.

– Мне страшно, – сказала я.

– Ну, ты никак не могла ее подцепить, ты же только в дом к ним заходила.

– Не от этого. Мне страшно, что она вообще существует – и что она рядом. Он так и стоит у меня перед глазами – высохший, как узник концлагеря.

Мы взялись за руки и крепко сжали пальцы.

– Роберта! – позвала я.

– М-м?

– Ничего. Я рада, что ты здесь.

Тайер Китчен починил потолок за три с половиной сотни в январские каникулы, целую неделю халтуря вечерами. Иногда я с порога смотрела, как он забивает гвозди, поднимает «Шитрок» или звучно ходит по комнате на рабочих ходулях со стальными пружинами, насвистывая под записи Боба Седжера и Спрингстина. Делая перерыв, он ставил таймер от плиты на пятнадцать минут и усаживался на табуретку. Я сидела рядом, но говорил в основном он.