Айрис Мердок - Время ангелов

Вскоре Пэтти «понадобились заботы и защита». Мисс О'Дрисколл оказалась любящей матерью, но не слишком преданной. Она пролила свои обычные слезы и издала привычный вздох облегчения, когда маленькое коричневое отродье забрали от нее и поместили в приют для сирот. Она изредка навещала Пэтти, не скупилась на слезы и увещевала ее стать хорошей девочкой. Время от времени она обращалась к идее спасения и, когда происходили эти приступы, пылко рассуждала у дверей приюта о святой крови и даже распевала религиозные песни. Некоторое время спустя, снова вступив на путь семейной жизни, она прекратила свои визиты и умерла от болезни печени вместе с нерожденным младшим братом Пэтти.

Через все детство Пэтти пронесла страдание, настолько постоянное, что не смогла узнать в нем болезни. Никто не был особенно жесток с ней. Никто не бил ее и даже не кричал на нее. Оживленные, расторопные улыбающиеся женщины удовлетворяли ее потребности, застегивали и расстегивали ее одежду, когда она была маленькой, снабжали ее гигиеническими подушечками и крайне упрощенной информацией о взаимоотношении полов, когда она стала старше. Хотя она была очень отсталой, учителя проявляли терпение к ней. Классифицировав Пэтти как умственно отсталую, ее перевели в другую школу, где учителя проявляли еще больше терпения. Конечно, другие дети дразнили ее, потому что она была «черной», но не слишком задирали. Чаще всего они ее игнорировали.

С той минуты, когда человек в униформе забрал ее из рук пьяно всхлипывающей мисс О'Дрисколл, никто не любил ее. Никто не прикасался к ней, никто не смотрел на нее с пристальным вниманием, которое дарует только любовь. Среди массы детишек она боролась за внимание, поднимая свои маленькие коричневые ручки, как будто она тонула, но глаза взрослых всегда рассеянно смотрели мимо нее. Ее никогда не вылизывали, как более удачливых детей. Так медведица вылизывает своих детенышей. Мать Пэтти, правда, когда-то по-своему любила ее, и подросшая Пэтти с непостижимо тоскливой благодарностью вспоминала ее объятия. Она несла в своем сердце этот клочок, который едва ли можно назвать воспоминанием, и ночами молилась за свою умершую мать, несмотря на ее грехи, — священная кровь оказалась действенной, как и надеялась мисс О'Дрисколл.

И конечно, Бог любил Пэтти. Проворные женщины научили ее этому очень рано, направляя ее к Богу, когда им нужно было (а это происходило всегда) заняться другими делами. Бог любил ее великой собственнической любовью, и Пэтти, конечно, тоже любила Бога. Но их взаимная любовь не помешала постоянному несчастью довести ее почти до звероподобного состояния, которое напоминало слабоумие. Намного позже какая-то милосердная сила, которой Пэтти в своем невежестве поклонялась, смыла, как губкой, эти годы. Повзрослев, Пэтти едва могла припомнить свое детство.

Когда ей исполнилось четырнадцать лет, едва научившись читать и писать, она оставила школу. Оказавшись неспособной к дальнейшему обучению, она поступила в услужение. Ее первые работодатели стали продолжением ее учителей — веселые, просвещенные, свободомыслящие люди. Более чувствительной и обидчивой Пэтти казалось, что они превращают ее страдание в свое веселье в ходе постоянного обменного процесса. Фактически они много сделали для нее. Они научили ее жить дома, убедили, что она неглупа, даже внесли в ее жизнь книги. Они были очень добры к ней, но главный урок, который она вынесла из их доброты, был урок цветного барьера. Ребенком она не ощущала различия между несчастьем быть цветной и несчастьем быть Пэтти, девочкой она освоилась со своей изолированностью. Ее хозяева обращались с ней особым образом, потому что она была цветной.

Пэтти теперь стала ощущать свой цвет, чувствовать его как патину. Она постоянно читала это в глазах окружающих. Она выставляла перед собой руки, как будто покрашенные несмывающейся краской в темно-коричневый цвет, рассматривала бледно-серые ладони и чуть красноватый оттенок ногтей. Она в замешательстве, почти с изумлением смотрела в зеркала и видела свое круглое плоское лицо, большой рот, складывающийся в едва заметную изогнутую линию. Когда она улыбалась, были видны все ее сверкающие белые зубы. Она трогала завитки сухих черных волос, вытягивала их, пыталась выпрямить, а затем наблюдала, как они, подобно пружинам, снова превращаются в спирали. Она завидовала гордым индианкам, с тонкими чертами лица, в сари, с драгоценными камнями в ушах, которых иногда видела на улице, и сожалела, что не может с такой же гордостью носить свою национальность. Но затем она поняла, что у нее нет национальности, кроме той, что она цветная. И когда она видела нацарапанные на стенах надписи «Wogs [6] Первоначально — вежливое обращение к цветным. Впоследствии приобрело характер оскорбления. , убирайтесь домой», она относила их к себе с такой же серьезностью и благочестием, с какими принимала причастие в церкви, которую посещала по воскресеньям. Иногда она думала о Ямайке, которую представляла себе как сцену в цветном кино, когда на фоне тихой музыки бьются о берег волны и качаются пальмы. В действительности Пэтти никогда не видела моря.