Антон Уткин - Тридевять земель

Этот мрачный вестник войны навевал грустные мысли, но и без Гобято настроение у всех было подавленное.

Как будто сдача крепости Перемышля с 135 тысячным гарнизоном и блестящая победа у Сарыкамыша на Кавказском театре давали полную моральную компенсацию за тактические неудачи в Восточной Пруссии, особенно за поражение 10-й армии во втором сражении у Мазурских озер, окончившемся окружением 20-го корпуса в Августовских лесах. Но эти напряжённейшие бои заставили войска израсходовать последние запасы огнестрельных припасов, и все чувствовали, что армии вплотную подошли к катастрофе, которая становилась неминуемой. Угнетали и беженцы из западных, занятых германцами областей, которые уже появились в губернии.

– Устроенное Ставкой великое переселение народов влечёт Россию в бездну, – обронил как-то фон Кульберг, – к революции и гибели.

В середине августа Игнат привез с почты из Алексеевки письмо от Траугота. "Пехоте, осыпаемой снарядами противника, наша артиллерия не помогает, – писал он. – Приказ командира корпуса не расходовать более 3–5 снарядов на орудие в день. Немцы вспахивают поля сражений градом металла и ровняют с землёй всякие окопы и сооружения, просто заваливая их защитников. Они тратят металл, мы – человеческую жизнь. Они идут вперёд, окрылённые успехом и потому дерзают, мы – лишь отбиваемся и отходим, и то ценою тяжких потерь. Три поколения полегли на галицийских полях, и за пять месяцев не было сделано ничего, чтобы закрепить за собою приобретённые с такими огромными жертвами места. Армия, насколько мы можем судить, ожидает какого-то события, которое должно повернуть войну в нашу пользу. Один слух, самый якобы достоверный, сменяется другим. По последней версии, к нам перевозится японская армия, и тогда война решится одним ударом. Многие уже видели японцев в тылу. Массовая галлюцинация. При императрицах и в эпоху Александра Благословенного при равном числе всё побеждали, а сейчас превосходство наше в людях – факт несомненный, а сплошь неудачи. Очевидно, у Германии есть что-то ещё, чего у нас нет. Что – не знаю".

Как-то ближе к вечеру, когда Сергей Леонидович вернулся из Сапожка, Гапа доложила ему, что его хочет видеть Ольга Донатовна.

В иную пору Сергей Леонидович и растерялся бы, но сейчас он был переполнен земскими заботами, а потому по-деловому велел просить в гостиную, как будто прибыл какой-нибудь управляющий соседским имением или посланец управы.

Ольга Донатовна впервые переступила порог казнаковского дома и с любопытством посматривала по сторонам, хотя изо всех сил следила за проявлениями своих чувств.

– Агафья Капитоновна сказала, что у вас имеется карта мира, – пояснила Ольга Донатовна цель своего визита.

– Карта? – удивился Сергей Леонидович. – Какая карта?

– Та самая, – вмешалась Гапа, которая подслушивала за неприкрытой дверью, – которую покойница маменька купили в пятом году.

Речь шла о карте, по которой Александра Николаевна следила скорбный путь Третьей эскадры Тихого океана.

– И что же? – спросил Сергей Леонидович, подойдя к дверям и плотно соединив их створки, что заставило Гапу резко отпрянуть.

– Если она вам не нужна, то не могли бы вы передать её школе, хотя бы на время.

– О, непременно, – воскликнул Сергей Леонидович. – Только вот где же она? – И он опять подошел к дверям и на этот раз широко их распахнул.

– Свёрнутая за буфетом стоит, – подсказала Гапа, которая была тут как тут. – Как, значит, про Павла Леонидовича известие пришло, так и стала она без надобности.

Действительно, карта нашлась именно в том месте, на которое указала Гапа.

Получив карту, Ольга Донатовна собралась было идти к себе.

– Но, может быть, чаю? – спохватился Сергей Леонидович. – Экой я, право, – попенял он себе. – Вы уж, пожалуйста, садитесь, а меня извините. В комитете дел пропасть, а в голове каша.

Положение дел в школе Ольга Донатовна нашла безобразным. И при её предшественнике Воскобойникове, ещё до войны, школа пустела уже в марте: открывались весенние работы, требовались "погонычи" боронить, выводились гусята и нуждались в пастушках, матери уходили в огороды, и не с кем было оставить малышей. Воскобойникова всё это не слишком тревожило: он или охотился, или играл в карты с местным писарем.

Сейчас же наборы опустошили Соловьёвку, изъяв из неё почти всех взрослых мужиков. Рабочие руки стали на вес золота, и детей старшего возраста перестали пускать в школу. Ольга Донатовна ходила по дворам, уговаривала, но мольбы её оставались гласом вопиющего. Но даже не это тревожило её больше всего.