Борис Можаев - Живой

– Это что у вас, расходная картошка? – спросил Федор Иванович.

– Вся тут, – ответил Фомич.

Они молча вылезли.

– Кладовая у вас есть?

– Нет.

– Это что ж, весь запас продуктов? – Федор Иванович ткнул рукой вниз.

– Вон еще кадка с капустой в сенях стоит.

Они вышли в сени.

– Как же вы живете? – спросил Федор Иванович растерянно.

– Вот так и живем, – ответил Фомич.

– Я же говорил вам – типичный перегиб, – сказал востроносый. – Мотяковщина!

Федор Иванович как-то посерел, и лицо его вроде бы вытянулось. Не сказав ни слова, он возвратился в избу, быстро оделся и попрощался с хозяйкой, глядя себе под ноги:

– Извините за беспокойство. Постараемся помочь. А вы пройдемте с нами, – сказал он Фомичу.

Возле бригадировой избы стоял «газик».

– Садитесь! – Федор Иванович пропустил Фомича на заднее сиденье вместе с востроносым и приказал шоферу: – Посигналь!

На звук сигнала выбежал из дому Пашка Воронин. Федор Иванович кивнул ему:

– Садитесь…

Пашка влез тоже на заднее сиденье, притиснулся к Фомичу, и поехали. Свернули в Свистуново. Остановились возле правления.

– Пошли! – Федор Иванович вошел первым.

В правлении Гузенкова не оказалось. Лысый Корнеич высунулся из дверей бухгалтерии и сказал услужливо:

– Посидите! Я сбегаю за Гузенковым. Мигом обернусь.

– Не надо! – остановил его Федор Иванович. – Вы кто здесь?

– Счетовод.

– И отлично! Вам Кузькин знаком?

– Так точно! – по-военному ответил Корнеич.

– Завтра Кузькину лошадь выделите. Он в райком поедет.

Корнеич передернул усами и с недоумением глядел то на приезжего начальника, то на стоявшего за ним Пашку Воронина. Наконец осторожно возразил:

– Я, конечно дело, передам Михаил Михайлычу. Только это, товарищ начальник, лодырь. – И поспешил добавить: – Правление, значит, определило его таким способом.

– А это что? – Федор Иванович показал справку. – Кто ее выдавал? Правление?

Корнеич только глянул и рявкнул:

– Так точно! Я то есть. Но, позвольте сказать, товарищ начальник, эту справку он взял обманом.

– Как обманом?

– Он у меня выпросил ее для райсобеса.

– Это не важно, для кого. Верно, что он выработал столько трудодней?

– Это уж точно! – Корнеич по-прежнему стоял навытяжку, и его тяжелые, в крупных синих жилах кулаки доставали почти до колен.

– Так вот, завтра же дать Кузькину лошадь. А вы приезжайте в райком к девяти часам, – обернулся он к Фомичу.

– Товарищ начальник, я лучше пешком пойду, – сказал Фомич.

– Почему?

– Боюсь, замерзну в дороге-то. Мороз вон какой. А моя одежка что твои кружева – спереди дунет, сзади вылетит.

– Хорошо. Дайте ему с подводой и тулуп, – сказал Федор Иванович.

– Сделаем! – рявкнул Корнеич.

– А вы, – обернулся Федор Иванович к Пашке Воронину, – сегодня же возвратите Кузькину велосипед. Он у вас где хранится?

– В сельсовете.

– Вот так. – Федор Иванович, не прощаясь, вышел из правления.

Фомич выбежал за ним.

– Садитесь! – сказал Фомичу Федор Иванович. – Подвезем вас до дому. Да смотрите, завтра вовремя приезжайте. И непременно на лошади.

А поздно вечером Пашка Воронин привел велосипед; он оставил машину на крыльце и постучал в окно. Когда Фомич вышел, его и след простыл.

Фомич лошадь все-таки не взял – хлопотно больно: надо идти в Свистуново, глаза мозолить в правлении, потом отгонять ее туда же и топать обратно пешком почти пять верст. Что за корысть? Кабы она на дворе стояла, лошадь-то, или хотя бы в Прудках. А то сбегай в Свистуново туда и обратно – ровно столько же в один конец и до Тиханова будет. И без тулупа нельзя ехать – замерзнешь. А с тулупом еще больше хлопот: не занесешь его в райком, и в санях оставить боязно. А ну-ка кто украдет? Тогда и вовсе не расплатишься.

Утречком по морозцу он легкой рысцой трусил без передышки до Тиханова – мороз подгонял лучше любого кнута.

«Чудная у нас жизнь пошла, – думал Фомич по дороге. – На все Прудки оставили трех лошадей – одну Пашке Воронину, двух для фермы воду подвозить. А мужики и бабы добирайся как знаешь. Ни тебе автобусов, ни машин. В больницу захотел – иди сперва в Свистуново в правление, выпроси лошадь, если дадут – поезжай. А куда-нибудь на станцию, или на базар, или в район – и не проси. У Гузенкова своя машина, у Пашки лошадь и мотоциклет, а у колхозника – шагалки. Бывало, свой автомобиль на дворе стоял – запрягай и езжай, куда захочешь. Хоть по делу, хоть в гости. А то и так просто по селу покататься, выпимши, к примеру, больно хорошо. И ребятам повозиться с лошадью – одно удовольствие. Там в ночное сгонять, в лес съездить. Красота! А теперь они, как бродяги, цельными днями без дела по лугам слоняются. А ведь раньше в зимнюю пору последний человек пеш ходил в Тиханово. Вон Зюзя-конокрад. Да и то, когда подфартит, и на чужом, бывало, проедет…»