Коллектив авторов - Детства высокий полет

Над крышей дома зеленеет крона,
А на ветвях, уже не первый раз,
В своём гнезде устроилась Ворона
Вдали от самых любопытных глаз.
Но тут её гражданка разглядела —
Таким гражданкам до всего есть дело,
Их мнение известно даже кошкам.
Теперь она грозится из окошка:
«Опять вороны вздумали гнездиться!
Лети в деревню – тут у нас столица,
Я каркать под окном не разрешу
И жалобу в участок напишу!»
За что – не понимает птица —
Гражданке этой на неё сердиться?
Казалось бы, и дерево ничьё,
Ничьи в гнезде опилки и сучьё…
Ворона мирно развела крылами
И занялась вороньими делами.
– –
И ты бери пример с таких ворон.
Когда кричат со всех сторон,
То знай: гремит ведро пустое,
И слушать гром его – не стоит.

Медведь, с умом потративши копейку,
Для услажденья слуха с давних пор
Завёл себе лихую Канарейку
И заключил с певуньей уговор,
Чтобы она, прибегнувши к терпенью,
Его детишек обучила пенью.
В расчёт он выдаст ей орехов долю,
Мешок зерна и выпустит на волю.
Живёт певица и поныне в клетке —
Туги на ухо оказались детки.
Не помогли старанья и терпенье,
Шальные медвежата вместо пенья
Ревели так, что больно было слушать.
Им папа в детстве наступил на уши.
– –
И у короткой басни есть мораль:
Во – первых, канарейку жаль,
А во – вторых, о чём бы ни просили,
Ты не берись за то, что не по силе.

Петух нашёл прекрасную работу:
Он нанялся в курятнике служить,
Спросонья кукарекать что – то в ноту
И на заре окрестности будить.
Не зря завидным место называлось —
За это место петухи дрались!
Здесь выходных за труд не полагалось,
Зато харчей и кур – хоть завались!
Однако счастья миг обманчив,
И вскоре на соседней даче
Стал молодой Петух кричать «кукареку».
Обидно стало старику,
И начал кукарекать он пораньше,
Когда его дублёр ещё дремал,
Но тот не стал затягивать с реваншем
И вскоре до рассвета заорал.
А ночи становились всё короче…
Глупцы так рано начинали петь,
Что это безобразие терпеть
Хозяевам уже не стало мочи!
В конце концов от петухов
Осталась кучка потрохов,
Бульона ложка, головы да ножки.
– –
Морали здесь совсем немножко:
Знать нужно всем, что кроется успех
Не в том, чтоб кукарекать раньше всех.

Сошли снега, заплакал в пашню лёд,
И выбрался на свет хозяин Крот.
Храня запасы в закромах под домом,
Себя считал он знатным агрономом.
Кротовы погреба полны пшеницы,
Гречихи, кукурузы, чечевицы,
Он всё сложил в сусеки по сортам,
Как подобает истинным кротам.
Весенний воздух сладостно вдыхая,
Он размышлял о новом урожае…
Поодаль суетилась Мышь – полёвка.
Голодная, в стерне шныряя ловко,
Она подгнивший колос собирала.
– Насилу дожили, – печально Мышь сказала, —
И если клин не будет засеваться,
Поближе к городу придётся перебраться,
Найти вблизи людей сухую норку
И радоваться каждой хлебной корке.
– Не поднимай, кума, переполоха,
Мой погреб ломится от проса и гороха.
Посеем сами и заборонуем,
И на своих хлебах перезимуем.
– Какой горох, сосед? При чём тут просо?
Ты слеп глазами и не видишь носа.
Ты размечтался сеять на просторах,
Но агроном ты только в тёмных норах!
– –
Порой бывает, что слепец иной
Мечтает сдуру управлять страной
И, ничего не видя дальше носа,
Берётся за глобальные вопросы.

У Хрюшки были поросята,
Два очень милых, нежных чада.
Слепа была любовь свиньи —
Всё это есть и в наши дни.
«Пускай побалуются детки, —
Так говорила мать соседке, —
Пускай поспят, пока охота,
Сама управлюсь я с работой».
Гусят же в строгости держали
И баловство не поважали.
Прошли один, другой годок,
И получили мы итог:
Гусята – помощь и опора,
А поросята – вот умора!
В грязи валяясь день – деньской,
Не шевельнут они ногой.
Везде одна старушка мать:
И в огород, и дом убрать,
И хлеб испечь, и гвоздь забить…
«А как иначе может быть?» —
Так рассуждала мама Хрюшка
И всё чесала детям брюшки,
Но кто воды стакан подаст,
Когда сама старушка сдаст?
– — –
Мораль проста, как три копейки!
Порой встречаются семейки,
Где для своих любимых чад
Готовы делать всё подряд:
Нос утереть, сварить ботвиньи…
И так из милых поросят
В итоге вырастают свиньи.