Владимир Леонов - Гоголь – загадочный алмаз России

И как – то никто не заметил, или не захотел замечать скрытой за этой веселостью глубокой грусти, скрытой любви, страстного переживания о судьбе своего, сто лет, и даже не сто, а каких – то пятьдесят лет назад свободного, а теперь закрепощенного, порабощенного народа.

– «Помилуй, мамо! Зачем губишь верный народ? Чем прогневили? » – спрашивают запорожцы царицу Екатерину II в повести «Ночь перед Рождеством». И вторит им Данило в «Страшной мести»: « Времена лихие приходят. Ох, помню, помню я годы; им, верно, не воротиться!».

Но не видят, или не хотят видеть этого власть предержащая – времена были имперские, и кому какое было дело до судьбы украинского народа? Всем бросились в глаза веселость и смех, и, может быть, именно эта веселость избавила Гоголя от участи того же Шевченко. Шевченко о судьбе Украины говорил уже без смеха – и получил десять лет суровой солдатчины.

И здесь же, словно перекликались явь и надежда: « Нам… надо писать по – русски… надо стремиться к поддержке и упрочению одного, владычного языка всех родных нам племен. Доминантой… должна быть единая святынь – язык Пушкина…

Нам, малороссам и русским, нужна одна поэзия, спокойная и сильная, – нетленная поэзия правды, добра и красоты…

Русский и малоросс – это души близнецов, пополняющие одна другую, родные и одинаково сильные. Отдавать предпочтение, одной в ущерб другой, невозможно» (Данилевский Г. П. «Знакомство с гоголем»)

«…Россия все мне становится ближе и ближе. Кроме свойства родины, есть в ней что – то еще выше родины, точно как бы это та земля, откуда ближе к Родине Небесной».

Гоголь сразу начал писать на «владычном языке», и все, им созданное, создано по – русски – это несомненно язык русский.

Но – какой русский! Своеобразный, неповторимый, подчас «неправильный» – гоголевско – русский,или языком лингвистов — гоголевский идиолект русского языка.

И здесь его родовой признак – языковая дихотомия , изначальная языковая двойственность (взаимодействие двух стихий), но никак не аннигиляция (уничтожение ) украинского языка.

Качественно новый языковый феномен – гоголевский язык , возникший, как результат обогащения русской языковой стихии украинским компонентом. Именно эта дихотомия, лингволитературный бином (двучленность ) определило уникальное место Гоголя в русской литературе, его пламенное воздействие на расширение границ русского языка, противоречивое смешение в его сознании и творчестве признаков украинской национальной ментальности с российско – имперскими декларациями и мессианскими амбициями.

Гоголь, не написавший, как мы помним, ни единой художественной строки по – украински, несомненно был писателем, принадлежащим русской литературе; важно не забывать, что в этой литературе он оставался «гениальным украинцем».

С другой стороны, хотя украинская словесность и потеряла – в силу исторических и субъективных причин – в лице Гоголя потенциального своего классика, Гоголь тем не менее оказал и оказывает на нее огромное влияние, фактически, пусть и опосредованно, став одной из ключевых фигур истории украинской литературы, духовной культуры в целом.

Принципиально важную роль в гоголевском русском языке (идиолекте) играет украинская составляющая; она, как и присущие писателю черты национального характера, мировидения, исторической памяти и литературной традиции, определяет особое место Гоголя в русской литературе, если угодно, в известной мере – его одиночество в ней.

В этом – феномен Гоголя, в этом драма его национальной и психологической раздвоенности судьбы Гоголя – гениального «иностранца» в русской литературе и русском языке

О Силе и магии языка гоголевских сочинений профессор И. Мандельштам, автор не утратившего по сей день ценности труда о гоголевском стиле, писал: «У Гоголя заметно, как пользование то малорусским, то русским языком дает мысли то или другое направление, и наоборот, в предчувствии направления, которое примет его мысль в следующее мгновение, Гоголь берется за тот или другой язык, смотря по тому, в какой укладывается мысль поэтичнее, легче, ярче» ].

В «Вечерах на хуторе близ Диканьки», в «Тарасе Бульбе» мысль Гоголя, замечает Мандельштам, движется «по колее родного языка», «языка души», он нередко не без труда подыскивает русские слова для передачи «склада мысли малоросса». А, скажем, в «Выбранных местах из переписки с друзьями» очевиден разрыв «между языком поэта – художника и стилем мистика – философа».