Алексей Смирнов - СТЕГАНАЯ ДЕРЖАВА

В голове его уже кружились невиданные сексуальные экспозиции: колхозные апартаменты. Академические. Школьные - Ковырялка будет прекрасно смотреться в школьной форме и бантах. Милицейские. Глобальный охват жизненных сфер. Все варианты представали его умозрению в лубочном исполнении: кокошники, сарафаны, чадра с паранджой. Некстати подсунулось намерение организовать стенгазету, но Константин Андреевич вовремя сообразил, что девочки, пожалуй, откажутся.

На Фонтанке вновь закипели ремонтные работы. Гадость, понемногу сочившаяся сквозь розовые обои, насторожилась. Ее опять потревожили: вскрыли, размазали, пустили по ветру, затерли клеем, притиснули, и она растворилась в тесном межмолекулярном пространстве старого кирпича. Таджикские и молдавские гастарбайтеры хищно поводили носами, провожая девочек голодными взглядами. Ремонт причинял неудобства, но салон продолжал работать бесперебойно. В компенсацию за моральный ущерб Константин Андреевич собственноручно угощал клиентов бесплатным шампанским. Он едва находил время для проводов и встреч, у него была масса других дел, так как он стал фактическим руководителем строительства, его проектировщиком и архитектором, а также дизайнером. Дядя и не подозревал, что может за раз освоить так много профессий. Носоглотка, временами навещавший Олимпию, только качал головой и пучил глаза, поражаясь его изобретательности и вкрадчивой, вежливой, ползучей настойчивости. Константин Андреевич добивался от Мансура решительно всего, чего хотел - и фотообоев с березками, и кокошников, и школьной формы, и белых халатов для медицинского номера с уклоном в садо-мазо, и даже монашеского одеяния, не говоря об образах, которые обошлись не особенно дорого, ибо были совсем новыми, купленными в ближайшем храме, но вызывали в магометанине Мансуре генетический протест.

Носоглотка при виде икон схватился за крестик, который носил бездумно, однако сейчас неожиданно вспомнил о нем.

– Как-то это... дядя... в общем, не надо бы, - сказал он тревожно.

Он вдруг вспомнил, как горел в "мерседесе", как увернулся от пули. Как ему недопроломили голову и он поправился, как выпустили из милиции. Ему показалось, что крестик этот вовсе не безделица.

Дядя добродушно рассмеялся:

– Гришенька! Ты посмотри на двор - в какие времена мы живем? Бога-то нет. У меня никакой религии не будет, это одна этнография...

Такого слова Носоглотка не знал.

– Монашка-то будет, - сказал он хмуро.

– Так она же не настоящая! Она переодетая!

Дядя искренне не понимал, почему племянник не разбирает таких простых вещей.

...Он уже реже смущался при девочках и чаще - впрочем, вполне невинно - подставлял щеку для сестринских поцелуев. Девочки, которых он теперь отечески называл трудовыми пчелами, уважали его целомудрие и прекратили посягательства на девственность папки. Черемисин и в самом деле был девственником - или не был; возможно, в далеком прошлом произошло нечто странное, в чем он вовсе не был уверен, но это давным-давно затянулось белесоватой мясной пленкой.

Тем временем квартира, ему покорившаяся, расцветала последним преображением. Номера стали маленькими, но теснота окупалась антуражем. Салон заиграл красками, напоминая жар-птицу; одиннадцать комнат отобразили отечество во всех его проявлениях и аспектах, от исторического до космического. На двенадцатую комнату у Константина Андреевича не хватило выдумки. Он не знал, что с ней делать, и она оставалась неприкаянной. Эрика, сотрудница из новичков, которую поселили в этот номер, постоянно жаловалась на невостребованность. О чудо-салоне пошла молва; на сеансы стали записываться. Выстроилась очередь. Поэтому Эрике грех было жаловаться: ее услугами пользовались многочисленные нетерпеливцы, которым не хотелось дожидаться назначенного часа или дня, а потому ее выручка оказывалась даже солиднее, чем у Ковырялки. Но деньги отошли на задний план, уступив честолюбию.

Клиент приходил.

Константин Андреевич встречал его торжественно, как посол посла. Он больше не прыгал и не вертелся, он аккуратно склонялся в полупоклоне и подавал гостю меню: шикарный цветной буклет с фотографиями апартаментов. У клиента разбегались глаза от березок и восточных халатов, ракет и бантов, колхозных снопов и партизанских землянок. С великим трудом он останавливался на Ковырялке, и Константин Андреевич записывал его в очередь, выдавал талон и выпроваживал. Важным персонам, которых Мансур знал в большом количестве, буклеты высылались на дом, а заказы принимались по телефону. Для них существовали специальные VIP-дни и ночи. Ржание в эти дни и ночи сменялось медвежьим ревом: били хлыстиком, стегали плеточкой.