Владимир Леонов - Мой друг Дымок

Только папа вынес свое умозаключение, как показался Дымок. Он летел, как птица сокол, с невероятной скоростью, настигая добычу. Или как будто за ним по пятам гналась сама смерть с косой в руках. Папа успел отодвинуться в сторону, это его спасло – Дымок мчался не разбирая дороги, никого не видя и не слыша.

Я и папа перебрались ко мне в постель. Мы понимали, что ни помочь, ни уговорить пса не удастся. А потому тих сидели и наблюдали, как он мечется по дому, тяжело дыша и разбрызгивая слюни. С каждым ударом грома пес приходил просто в неистовство, взвизгивал и еще пуще начинал крутиться, метаться. Ужас читался на морде Дымка, словно пришел конец света.

– Как только перестанет громыхать гром, – сказал папа, – Дымок придет в себя и станет таким же веселым, каким был до грозы.

Вскоре гроза стихла, перестал стучать по крыше дождь. Не сверкала больше молния. Выглянули на небе звезды, и Дымок затих. Задремал на своем коврике, потихоньку еще продолжая всхлипывать, как младенец.

Мы с папой, также успокоившись, уже собрались лечь спать, папа поднялся, чтобы пройти в свою комнату. Но в этот момент, услышав шорохи, Дымок поднялся со своего места и, как ни в чем не бывало, подбежал к моей кровати, остановился, недоумевая. Положил голову этак лукаво на плечо, а в глазах притаился озорной вопрос: « А что – то вы тут делаете среди ночи? У вас, что, у людей, бессонница?»

А потом без спроса, вот так нахально, забрался на постель. Причем, сделал он это смешно: и вроде не хочет лезть, так, карабкается слегка, чуть – чуть, и вроде бы нечаянно, случайно. Даже морду в другую сторону отвернул, не смотрит на нас. Как бы говорит нам с папой:» Вот видите, уважаемые, я никакого отношения к собственному телу не имею, оно само по себе двигается. Я не собирался к вам, ну прямо совсем не собирался, и как это оказался на постели? Непостижимо для меня!»

Так мы и сидели втроем. Среди звездной ночи. На моей постели. Я ласково гладил Дымка по голове и чесал другой рукой за ухом – именно так он любит.

– Летом у нас часто гремит гром, идут дожди, – заметил папа.

– Да, я это помню еще с тех пор, когда была жива мама, – с трудом сдерживая дрожь, поддержал разговор я.

А если папа скажет, что не хочет повторения таких страданий, и что надо собаку с таким патологическим страхом отдать в приемник для бродячих собак – ведь она становится умалишенной при первых же раскатах грома.

– Ты, сынок, хорошенько следи з своим псом, – продолжил спокойно папа, потрепал Дымка за ухо. – Как только загремит гром, не выпускай пса на улицу, а найди для него укрытие; вот, к примеру, спрячься вместе с ним в моем большом шкафу, места в нем предостаточно.

Папа положил руку на спину Дымка, обнял его, чтобы защитить от беды

– Я все сделаю так, как ты сказал, папа, – мне было трудно выговорить эти слова, так я переживал. И как после добрых наставлений на любить папу? Я люблю его, потому что он любит меня. Я люблю его за то, что он любит Дымка, простил ему его несусветный страх, готов уберегать его от беды. Я люблю папу, потому что он продолжает любить маму. Потому что он каждое утро говорит: «Привет дорогая! Я очень – очень скучаю по тебе!».

– Вставай, лежебока, – потревожил я окликом Дымка, – сегодня суббота, а значит, нас ждет в своей конторке бабушка Люба.

Услышав последние слова —«бабушка Люба» – пес подскочил, несколько раз провел лапой по морде, давая понять, что он умывается, раз – два и полный порядок. Дымок весло щурил глаза: еще бы, сегодня встреча с прекрасными друзьями, с Никой и хомячком Толстячком.

На заводе, у открытых ворот, нас уже ждала Ника, дружелюбно помахивая толстым, в густой, серой – пепельной шерсти хвостом. Она приветливо оскалила белые ровные зубы, запрыгала на месте, но через ворота ни шагу… Службу Ника не разменивала ни на какие увлечения.

Дымок с легкостью пересек ворота и показал Нике вблизи свое лоснящееся упругое тело. Овчарка с умилением посматривала на своего славного избранника. Вот Дымок приблизил морду к голове Ники, обнюхал ее, остался довольным – объект его волнений пахнул приятно. И начал так деликатно и самозабвенно лизать щеки Ники, как будто лучшего наслаждения на всем свете для него нет и не будет. А коренастая, плотненькая Ника млела от радости и переполнявших ее чувств. На ее морде появилось мечтательно выражение. Казалось, ну что еще надо для счастья?

И вот здесь, себе на беду, недалеко захлопала крыльями курица, видимо, отстала от общей стаи и заблудилась. Азарт охотника мгновенно пробудился в моей дворняге: мощными прыжками, оставив Нику в недоумении, Дымок двинулся в сторону своей жертвы. Увидев летящее на нее в клубах дыма синее лохматое чудовище, которое тяжело хрипело и выплевывало изо рта пену, курица застыла на земле, словно каменная. Крылья беспомощно распластались, напоминая спущенный мяч.