Екатерина Великина - От заката до обеда

К концу недели у меня и правда начали появляться какие-то заячьи мысли в духе «вырыть норку, пукнуть и сдохнуть», но Пауль не желал этого замечать. Точно тень отца Гамлета, дежурил он на моем мостике и не исчезал до тех пор, пока я не выходила на встречу.

– Чтобы тебе провалиться, Воблища, – скрежетала я зубами, выламывая дыру в соседском заборе, дабы убежать от Большой Любви огородами.

Но огородов Любовь не страшилась и мою лазейку обнаружила довольно быстро. Если вы думаете, что такое презрительное мое поведение пробудило в нем хоть какую-то злость, глубоко заблуждаетесь.

– Хитрый Зяйка, – засюсюкал Паша. – А я тебя нашел.

– Эх, лучше бы ты кого-нибудь еще нашел, – проскрежетала зубами я.

– Чего?

– Паш, может, нам расстаться? Мне кажется, мы не совсем друг другу подходим, – начала было путь к отступлению я и даже засунула задницу назад в забор.

– Конечно, я так и думал, что ты не захочешь встречаться с калекой, – вздохнул Ромео и сделал шаг назад.

Слово «калека» повисло в воздухе, и мне стало дурно.

– А чё с тобой, Паш? – спросила я, тем самым совершая Вторую Критическую ошибку.

Истории, поведанной мне Дрищуком, мог бы обзавидоваться весь индийский синематограф, а может быть, и Голливуд. Поздно ночью, когда геройский Дрищук с приятелем возвращались домой, на них напали бандиты. Бандиты были злы, голодны, одноглазы и все, вплоть до последнего, жаждали кровного дрищуковского капитала. И пока подлый дрищуковский приятель бежал с поля брани. Смелый Дрищук впалой своей грудью защищал накопленное, и четверым мало не показалось. Пятый же бандит, самый злой и матерый, вытащил из кармана огромную монтировку и изо всех сил опустил ее на спину героя. Падая ниц, поверженный, но не сдавшийся Дрищук успел-таки наказать обидчика, вырвав ему правую ногу и левую руку, но геройская спина уже была сломана.

– Перелом позвоночника? – ужаснулась я и всхлипнула. – Что ж ты раньше не сказал?

– Не хотел тебя расстраивать, – вздохнул Дрищук и потупился.

В этот самый миг, где-то там, на небесах, проступила моя катечкинская совесть. Совесть была маленькая и сухонькая, а в ее руках болтался черно-белый рентгеновский снимок, на котором отчетливо виднелся дрищуковский позвоночник с зияющей трещиной. «Доколе?» – спросила у меня совесть и погрозила пальцем.

– Прости, – прошептала я и всхлипнула еще раз.

Начавшаяся по новой пытка стала еще более изощренной.

Ибо теперь при каждом удобном случае Дрищук охал, хватался за тощее свое тело и грозился потерять сознание. Все остальное время он старательно рассказывал жуткие истории «из жизни» со слезой в голосе и затравленностью во взгляде.

Самым популярным дрищуковским рассказом была поучительная история о глазике.

Согласно повествованию, у Дрищука имелся друг-каратист, у которого на соревновании выбили глаз.

– Гриша встал, а глаз болтается, – страшным голосом вещал Дрищук. – Прямо на уровне щеки повис… Девушка евойная в шоке, прямо в шоке… Визжит вся…

Дальше Дрищук делал драматическую паузу для плача, после чего неизменно спрашивал у меня «и вот как ты думаешь, что дальше было?».

– Помер, наверное, – каждый раз ужасалась я.

– А вот и нет, – торжествовал Дрищук. – Тренер ему глаз на место вкрутил. Даже скорую вызывать не пришлось…

– Таки помер? – вновь ужасалась я.

– Да нет, не помер он. Домой пошел. С девушкой конечно же.

– А потом помер, да? – продолжала упорствовать я.

– Да нет же, – морщился Дрищук. – Он даже соревнование выиграл, и только потом домой.

– И уж дома-то, понятное дело, пом…

– Живы все! – взвизгивал Дрищук и хватался за позвоночник.

Вообще, надо сказать, что «эффектная смерть друзей» в Дрищуковом эпосе занимала отдельное место. То, понимаешь ли, на дружбана каток наедет, то вдруг груз какой сорвется, а то в цинковом гробу домой из Афгана делегируют. Правда, за каким хером пятилетних дрищуковских друзей в Афган направляли, я до сих пор не пойму… Ну да это и не важно.

К концу второго месяца любви у меня начались видения. Выбитые глаза, размазанные по асфальту мозги и укоризненный дрищуковский позвоночник снились мне изо дня в день, лишая покоя и сил.

Свет в конце туннеля забрезжил, только когда у Дрищука началась практика и он должен был свалить в город.

Свой отъезд в Москву Дрищук обсуждал целую неделю, и в день разлуки долго выл у меня на плече, сетовал на злую судьбу, предлагая пожениться сразу же по приезде. Наобещав Дрищуку золотые горы, я закрыла за ним дверь и посмотрела на небо.