Пол Остер: Нью-йоркская трилогия

– Ты поступил жестоко.

– Я был зол на тебя. Я хотел, чтобы ты страдал. Чтобы ты вместе со мной прошел через все круги ада. Я опустил письмо в почтовый ящик и тут же пожалел об этом.

– Но было уже поздно.

– Да. Поздно.

– И долго ты пробыл в Нью-Йорке?

– Не знаю. Месяцев шесть-восемь.

– На что же ты жил?

– Воровал.

– Ты не хочешь сказать мне правду?

– Я стараюсь, но не все можно рассказать.

– А чем еще ты там занимался?

– Наблюдал за тобой и твоей семьей. Недели три прожил под вашими окнами, ходил за тобой по пятам. Однажды мы столкнулись на улице нос к носу, но ты меня не узнал. Смотрел мне прямо в глаза – и не узнал.

– Ты это сейчас придумал.

– Я, наверно, сильно изменился.

– Нельзя измениться до неузнаваемости.

– Значит, можно. Считай, тебе повезло. Я был готов тебя убить. Во всяком случае, в голове роились кровожадные мысли.

– И что же тебя остановило?

– Я нашел в себе мужество уехать.

– Какое благородство!

– Я не оправдываюсь. Просто рассказываю, как это было.

– Ну и?

– Я снова вышел в море. У меня сохранилась карточка моряка, так что я без труда устроился на греческий сухогруз. Отвратное судно, жуткая команда – как раз то, что мне было нужно, я это заслужил. Индия, Япония – куда мы только не ходили, и за два года я ни разу не сошел на берег. Когда впереди показывался порт, я запирался в кабине. Я не хотел никого видеть, я был живой покойник.

– А в это время я готовился поведать миру историю твоей жизни.

– Ты взялся написать мою биографию?

– Представь себе.

– Это была бы большая ошибка.

– Можешь мне не говорить. Я сам к этому пришел, хоть и не сразу.

– Так вот, однажды мы бросили якорь в Бостоне, и я решил сойти на берег. За два года я скопил кучу денег – хватило бы не на один дом. С тех пор я здесь.

– Ты живешь под чужим именем.

– Шервуд Блэк, прошу любить и жаловать. Для внешнего мира я никто. Из дому не выхожу. Даже женщина, которая два раза в неделю приносит мне все необходимое, меня не видит. Я оставляю для нее на пороге записку и деньги – просто и удобно. За два года ты первый, с кем я разговариваю.

– Тебе никогда не кажется, что ты выжил из ума?

– Вероятно, со стороны это именно так и выглядит, но ты ошибаешься. Даже смешно тратить слова на подобные глупости. Просто у меня, в отличие от многих, другие запросы.

– Ты не находишь, что в этом доме несколько просторно для одного?

– Слишком просторно. С тех пор как я сюда въехал, выше первого этажа я ни разу не поднимайся.

– Зачем же ты его купил?

– Он стоил копейки. И потом, мне понравился адрес.

– Площадь Колумба? – Да.

– Не понимаю.

– Хороший знак. Вернуться в Америку, чтобы открыть для себя площадь имени Колумба. В этом есть своя логика.

– И здесь ты решил умереть.

– Да.

– В твоем первом письме был назван срок – семь лет. У тебя еще год в запасе.

– Я себе уже все доказал, нет смысла откладывать. Я устал. С меня хватит.

– Уж не затем ли ты меня позвал, чтобы я тебя отговорил?

– Ничего подобного. Мне от тебя ничего не нужно.

– Тогда зачем?

– Передать тебе кое-что. В какой-то момент я понял, что должен объясниться. Во всяком случае, попытаться. Я потратил почти полгода, чтобы изложить это на бумаге.

– Я считал, что ты давно ничего не пишешь.

– Это совсем другое. Никакого отношения к моей прежней писанине.

– И где же твой опус?

– За твоей спиной. В чулане, на полу под лестницей. Красная тетрадь.

Я толкнул дверь в чулан и поднял с полу общую тетрадь – двести линованных страниц, скрепленных металлической спиралью. Бегло полистав ее, я увидел, что она до конца исписана знакомым убористым почерком. Даже теми же черными чернилами. Я вернулся обратно.

– И что теперь?

– Забери ее с собой. Прочтешь на досуге.

– А если я не смогу?

– Сохрани для мальчика. Может, прочтет, когда вырастет.

– Ты не вправе обращаться ко мне с такой просьбой.

– Он мой сын.

– Неправда. Он мой сын.

– Не буду настаивать. В сущности, я писал это для тебя.

– А Софи?

– Нет. Ты не должен ей ничего говорить.

– Вот чего я не понимаю.

– Чего именно?

– Как ты мог вот так взять и уйти от нее. Что она тебе плохого сделала?

– Ничего. Она тут ни при чем, да ты и сам знаешь. Просто мне на роду было написано жить не так, как другие.

– И как же?

– Прочтешь в тетради. Любые мои слова только исказят суть.

– Что-нибудь еще?

– Да нет, пожалуй. Мы подошли к концу.