Юрий Поляков - Фантомные были

В школе Афросимова была, конечно, отличницей, общественницей, готовой в любую минуту ринуться в бой против несправедливости. За это ее даже прозвали Железная Тоня. Однажды она вступила в борьбу с директором школы, решившим исключить Ершова за очередное мордобитие, хотя парня вполне можно было перевоспитать, а не отдавать на съедение уличной безнадзорности. Однако, несмотря на усилия Железной Тони, хулигана вышибли, и он сгинул на задворках отечественной пенитенциарной системы. Видимо, именно для того, чтобы сражаться за справедливость во всеоружии, она поступила на юрфак, а потом пошла работать в прокуратуру. К тому же строгая темно-синяя форма с золотыми рыцарскими эмблемами в петлицах несколько скрадывала телесную роскошь, в которую озорная природа, точно смеясь, облекла эту скромную, гордую душу. Кстати, старый эротоман Сен-Жон Перс разделял женщин на четыре подвида: скромница со скромным телом, скромница с призывным телом, призывница со скромным телом и, наконец, призывница с призывным телом. Железная Тоня явно относилась ко второй категории. А это, на мой вкус, самая пикантная комбинация!

Замуж Афросимова вышла рано, за своего одноклассника Никиту Сурепкина, хотя, честно говоря, никаких внятных чувств к нему не испытывала. Мальчик просто взял ее измором: дарил цветы, звал в театр, ждал под окнами, поздравлял со всеми праздниками, какие находил в отрывном календаре. Он нежно дружил с ее мамой, помогал будущему тестю реставрировать трофейный «Опель», привезенный Тониным дедом из Потсдама. Полковник Афросимов – личность историческая: именно он промокнул подпись фельдмаршала Кейтеля под актом безоговорочной капитуляции Германии. Это пресс-папье недавно ушло на аукционе «Сотбис» за полмиллиона фунтов. Кстати, героическому деду жених не нравился, но кто теперь слушает ветеранов!

Отец с матерью ежедневно настаивали на свадьбе, а подруги твердили: если она отвергнет Никиту, его подберут через минуту, как оброненную на асфальт сторублевку. Даже когда Тоню принимали на третьем курсе кандидатом в члены КПСС (тогда, в конце Перестройки, вдруг решили резко омолодить партию), один из членов бюро туманно заметил, мол, не следует будущей коммунистке столь безответственно играть чувствами юноши с серьезными намерениями. (Оказывается, накануне в партбюро поступила умоляющая анонимка.) В общем, сложилась такая ситуация, при которой не выйти за Никиту означало совершить грубый антиобщественный поступок. И Тоня его не совершила, но выдвинула условие: она оставляет себе девичью фамилию. Одна мысль о том, что можно вдруг стать Сурепкиной, приводила ее в ужас.

Вскоре в Грибоедовском дворце крашеная блондинка с широкой лентой через плечо с профессиональной задушевностью предупредила молодых о взаимной ответственности, супружеском долге и предложила поцеловаться. Никита буквально трясся от сладостного предчувствия и даже уронил на пол обручальное кольцо, торопясь надеть его на палец невесте. «Плохая примета!» – ахнула чья-то родственница, вызванная на свадьбу из глубинки. Но остальные только рассмеялись, а юный муж светился таким счастьем, что Тоня тоже почувствовала себя счастливой. Что ж, отраженное счастье – удел многих.

Как прошла первая брачная ночь, я не знаю. Подозреваю, не очень. Страстные соискатели почему-то чаще оказываются скверными любовниками. Тонин дед-ветеран достал по знакомству, а Никитины родители оплатили молодым путевки на Золотые Пески. В ту пору обеспеченные родители со связями часто отправляли детей на медовый месяц в Болгарию. Там все и произошло. Через девять месяцев у молодых родился мальчик Павлик. Никита Сурепкин унаследовал профессию своих родителей и, выучившись на стоматолога, стал хорошо зарабатывать. На зубах, знаете, люди не экономят, ибо именно зубы постоянно напоминают нам о том, что сделаны мы черт знает из чего, а жизнь наша есть ежеминутный распад плоти. Потом родилась дочь Вика. Жили, воспитывали детей, прирастали вещами, жилплощадью, мебелью, дачными сотками. Как все.

Шли годы. Тоня продвигалась по службе, обихаживала супруга, выбиралась депутатом райсовета. Других мужчин у нее, конечно, не было. К Никите она испытывала родственное равнодушие, переходящее иногда в бытовую нежность. Порой во время ночной мужниной ласки, быстрой, как выпад фехтовальщика, ей, чтобы чего-то достичь, приходилось вызывать из памяти сурово-задумчивое лицо любимого французского киноактера, играющего настоящих мужчин. Но чаще – вы не поверите – ей в трудные минуты помогал юный хулиган Ершов. Точнее, воспоминания о нем и его безрассудном поступке с шариками…