Жозе Сарамаго - Поднявшийся с земли

Где-то очень далеко впереди зарница осветила тучи — как низко, оказывается, висят они над головой. Потом после нестерпимого ожидания раздался глухой удар грома. Этого только и не хватало, сказала женщина, смилуйся, святая Варвара! Однако гроза — а может быть, эта молния была лишь остатком уже отгремевшей непогоды — прошла стороной: наверно, святая Варвара, призванная на помощь, отогнала ее подальше — туда, где вера не так сильна. Они вышли на тракт — угадать это можно было по тому лишь, что дорога стала шире; а чтобы распознать иные признаки, нужно много стараний и дневной свет… По рытвинам и грязи шли они раньше, по рытвинам и грязи идут теперь, а тьма вокруг такая, что не видно, куда ставишь ногу. Осел движется вдоль насыпи, чутьем угадывая дорогу. Мужчина и женщина месят грязь следом за ним. Время от времени мужчина впотьмах выбегает вперед, смотрит, не заворачивает ли дорога, пытается различить Сан-Кристован. Когда же во тьме забелели стены первых домов, дождь внезапно стих, — так внезапно, что они этого сразу даже и не заметили. Шел-шел, а потом перестал; словно огромный навес растянули над дорогой.

Где наш дом? спрашивает женщина: ей, перед тем как без сил растянуться на кровати, еще придется позаботиться о сыне, разобрать вещи. С той стороны, отвечает мужчина. Все двери закрыты, только тусклый свет, пробивающийся кое-где из-за ставен, показывает, что в домах — люди. Где-то залаяла собака: так и положено — собака лает, когда кто-то проходит мимо нее, а остальные верят ей на слово и тоже поднимают лай. Приоткрылось и снова захлопнулось окошко. Теперь, когда дождь стих, когда дом рядом, особенно зябко становится от холодного ветра, что несется по улице, залетает в узкие проулки, сотрясает нависшие над невысокими крышами ветви. Ветер отогнал большую тучу, небо просветлело. Дождь кончился, сказала женщина сыну, который спал и единственный из четырех путников еще на шал об этой отрадной новости.

На маленькой площади шелестели под ветром кроны деревьев. Подожди меня тут, сказал мужчина, остановил телегу и пошел к двери, откуда пробивался свет. Это была таверна: там за столиком сидели трое мужчин, л четвертый стоял у стойки, держа стакан двумя пальцами — большим и указательным, — как на картине. Тощий и сухощавый старик за стойкой перевел глаза на дверь, а вошедший сказал: Доброго здоровья всей компании, так здороваются те, кто прибыл издалека и по природной благожелательности или в интересах дела желает завести дружбу, с кем только можно. Буду теперь жить здесь, в Сан-Кристоване, зовут меня Домингос Мау-Темпо, а ремесло мое — сапожник. Один из сидевших пошутил: Плохую погоду привезли вы нам, сеньор, — а тот, что пил у стойки, опорожнил свой стакан, прищелкнул языком и добавил: Не привезли бы и еще чего похуже ненастья, остальные рассмеялись: было над чем, сказано удачно. В этих словах ничего обидного нет: ночь на дворе, все спят в Сан-Кристоване, все двери заперты, да еще дождь только что кончился, и вдруг появляется незнакомец, которого зовут Мау-Темпо [1], — как же пропустить такой повод для остроты? Домингос Мау-Темпо в ответ улыбнулся — нехотя, но все-таки улыбнулся. Старик выдвинул ящик и достал оттуда большой ключ: Вот ваш ключ, а я думал, вы уже не приедете, все смотрели на Домингоса Мау-Темпо, присматривались к новому соседу: сапожник без работы не останется, в Сан-Кристоване нужен сапожник. Домингос Мау-Темпо принялся объяснять: Далеко от Монте-Лавре забрался, вымок по дороге, но потом сообразил, что и без слов все понятно, и, чтобы понравиться новым знакомцам, сказал: Всем по стакану вина, я угощаю, это хороший и верный путь к сердцу человека. Сидящие встают, смотрят, как наполняются стаканы, а потом с торжественной, неторопливой церемонностью каждый берет свой, медленно и осторожно выпивает: это не водка, а вино, вино залпом не пьют. Выпейте и вы, хозяин, говорит Домингос Мау-Темпо старику, а тот в ответ: Ваше здоровье, сеньор постоялец; он знает, как принято вести себя в больших городах. Эти взаимные любезности прерываются, когда у порога таверны показывается — нет, не входит, в таверне женщине не место, — жена и говорит по обыкновению робко: Домингос, мальчик наш не спит, вещи промокли, надо бы выгрузить.

Она права, но Домингосу неловко, что жена зовет его — что люди подумают, ведь он мужчина, — и потом, пересекая площадь, он скажет ей: Не вздумай— еще раз так сделать, смотри, я рассержусь. Женщина не отвечает, она укачивает ребенка. Телега медленно, подпрыгивая на ухабах, едет вперед. Осел, похоже, совсем окоченел. Они сворачивают в проулок, где дома чередуются с садами, останавливаются перед низеньким домиком. Этот? спрашивает жена. Этот, отвечает муж.