Жозе Сарамаго - Поднявшийся с земли

Эти мужчины и эти женщины рождаются, чтобы работать, они появляются или их вытаскивают из чрева матери, потом они кое-как растут, главное — набрались бы силы и ловкости для работы, что за важность, если через несколько лет они станут медлительными и неуклюжими — это просто ходячие колоды, которые, придя на работу, сами себя раскачивают, и из одеревеневшего тела выдвигаются руки и ноги, отсюда явствует, как велика милость и мудрость Господня, создателя столь совершенных орудий для вспашки и уборки, для прополки и всего прочего.

Они созданы для работы, и было бы нелепо, если бы они злоупотребляли отдыхом. Хороший механизм может работать постоянно, его надо только смазывать, чтобы не упрямился, и питать экономно, без излишеств — лишь бы не останавливался, — но главное его достоинство состоит в том, что его легко заменить, если он сломался или вышел из строя от старости. Свалка этого металлолома называется кладбищем, и сидит насквозь проржавевший и скрипучий механизм у ворот, смотрит в пространство, а видит только печальные свои руки. Мужчинам и женщинам в латифундиях отпущен короткий срок, просто страшно, как быстро они стареют, но еще страшнее встретить человека, на вид глубокого старика, и услышать, что ему сорок лет, а этой морщинистой увядшей женщине нет еще и тридцати, так что житье в деревне жизни не продлевает, это горожане выдумали, так же как и благоразумнейшую поговорку: Кто рано встает, тому Бог здоровья дает, вот бы посмотреть, как они с мотыгой в руках глядят на горизонт в ожидании восхода или как, согнувшись под бременем своего креста, мечтают о темноте, которая никогда больше не наступит, солнце глупое, оно торопится появиться, но не спешит уходить. Как люди.

Но терпение подходит к концу. Ходят по латифундии два слова, заглядывают в деревни и поселки, ведут беседы в лесах и на горах, два главных слова, а с ними много других, чтобы понятнее было: сказать «восемь часов» — значит почти ничего не сказать, но если мы скажем «восемь часов работы» — это уже яснее, немало тех, кто возмущается этой просто неприличной выдумкой, чего же им надо в конце концов, если восемь часов спать и восемь часов работать, куда они денут еще восемь, я прекрасно понимаю, что все это значит, — призыв к безделью, они не хотят работать, новомодные идейки, все война виновата, с ног на голову мир перевернулся: Индию у нас отняли, а теперь на Африку покушаются, она словно корабль, плавающий по морям специально для того, чтобы вызывать международные скандалы, некий генерал повернулся спиной к тем, кто дал ему эполеты — на кого же теперь можно положиться, скажите мне, — и еще эти восемь часов, стихийное бедствие, да и только, беда в том, что законы божеские не исполняются, положил Господь по двенадцать часов на день и на ночь, даже если это закон не Бога, то природы, а потому нарушать его невозможно.

Те два слова, что бродят по латифундии, вероятно, не слышат этих речей, а если и слышат, то они их не волнуют, это разговоры извечные, со времен Ламберто идут: В конце концов работа для них — развлечение, когда они не работают, то сидят по тавернам, а потом бьют своих несчастных жен. Но не думайте, что словам легко пробить себе дорогу. Уже целый год бродят они по проселкам и улицам, восемь часов, восемь часов работы, и не все им верят, кое-кто считает, будто конец света наступает, и латифундия хочет спасти свою душу, чтобы, представ пред Вечным Судией, сказать ангелам и архангелам: Я была милостива к своим рабам, чрезмерно трудившимся, и потребовала из любви к Господу Богу, чтобы они работали только по восемь часов в день, а по воскресеньям отдыхали, и потому мне полагается место в раю, по правую руку Господа нашего Бога, и на меньшее не согласна. Так думают те, кто не верит в перемены к лучшему. Но носители тех двух слов не отдыхали весь год, они обошли все латифундии, а жандармы и ПИДЕ прядали ушами, как ослы, которых одолевают мухи. И начались неистовые воинственные походы, не хватало только труб и барабанов, и не потому, что жандармам это было не по вкусу, просто такое не было предусмотрено диспозицией, еще чего — соберутся, предположим, заговорщики в лесу или на горе услышат наши горны, туруру-туру, так мы никогда никого не поймаем. Жандармерия получила подкрепления, получила подкрепления и ПИДЕ, любая деревушка, в которой не было врача, получила лекарство — двадцать-тридцать жандармов с соответствующим вооружением, да еще надо учитывать их постоянную связь с драконами, охраняющими государство. Не любят они нас, бедненькие настоящие драконы, уродливые, как ящерицы и жабы, вы-то не причиняете такого вреда, чтобы чаша ваших грехов перевесила, доказательство тому — в раю полно драконов, извергающих из пасти огонь. И так как хитрости жандармам не занимать, а подлости столько, что некуда девать, изобрели они тончайшую уловку: надо положить под камень, но так, чтобы и слепому было видно, коммунистическую газету, из тех, что разносят по стране подрывные идеи, например «восемь часов работы»: Москве хотят нас предать. Ловко устроив это, надо спрятаться за изгородью или за холмиком, за ни в чем не повинным деревом или за большим камнем, и если ничего не подозревающий прохожий увидит газету и засунет ее в карман, за подкладку шляпы или за пазуху, эту белую бумагу с черными маленькими буквами, которые и разглядеть трудно, а читаешь-то с грехом пополам, а потом, когда пройдет шагов десять, надо выскочить перед ним на дорогу: Стой, а ну покажи, что у тебя в карманах! Если вы не признаете, что это высшая степень жандармского профессионализма, значит, придется сделать вывод — вы предубеждены против жандармерии, которая достойна только похвал за столь великолепное применение принципов лицемерия и мелкого притворства, связав воедино владение оружием и приемы грабителей с большой дороги.